Автор:
Елена Чудинова.
Народное сознание порой умнее образованной части общества. Оно давным-давно сцепило образ Наполеона Бонапарта с медицинским диагнозом, сцепило столь же плотно, сколь и образ Чапаева со смешной скабрезностью многих тысяч анекдотов.
Уже третий век пошел, как множатся карикатуры с забавными человечками: рука заложена за борт пижамной куртки, на голове – сбитая в треугольную шляпу чахлая больничная подушка. И народ прав: бонапартизм, особенно в России, это вид душевной болезни.
А вот «умы незаурядные» продолжают изыскивать в личности Узурпатора поводы для восторгов.
Мне не удастся, вероятно, вовсе избежать далее упоминаний о чудовищной трагедии на Мойке. В известном смысле она послужила поводом к очередному обращению к теме. (Тем паче – автор этих строк как раз в те дни находился в пяти минутах от места преступления, и ощущение, признаться, не из приятных: пробирает холодом до костей). Однако речь все же не о доценте Соколове, но о явлении, разъедающем русское сознание уже два столетия.
Предвижу возмущенный хор, все эти дни звучащий в социальных сетях: какое отношение имеет к трагедии бонапартизм?! «Можно подумать алкоголики-сантехники не убивают!! Взгляды ученого, это лишь взгляды блистательного ученого, признанной величины, наука отдельно, преступление отдельно!!»
Цитата выше почти дословная. Спору нет, убивают и алкоголики из низов, и даже чаще, нежели кандидаты наук.
Однако трудно оспорить и иное: огромное количество преступлений, происходящих вокруг нас, вызвано не бытовыми драками, а вдохновлено человеконенавистническими идеологиями. Сегодня это исламский экстремизм (там вовсе все непьющие), вчера были коммунизм и нацизм.
Да, о нацизме. В одном из интервью доцент категорически (но невнятно) возражал против сравнений Бонапарта с Гитлером. А, собственно, почему не сравнить? Разумеется, всякое сравнение надлежит употреблять осторожно, с оглядкой на различие эпох, историческую психологию, менталитет etc. Но либо уж вовсе запрещать любые сравнения, либо все же допустить, что по ряду параметров оба два вполне сопоставимы.
1.Оба вторглись в наши пределы.
- Оба пролили реки русской крови. (Здесь даже не оглянемся на цифры – ибо первое число пусть и меньше второго, но в соотношении с народонаселением в те дни столь же ощутимо).
- Оба замечены в ряде стран в военных преступлениях против мирного населения. К примеру – истребление Бонапартом монашествующих в Испании.
- Оба проявляли исключительный вандализм по отношению к материальному достоянию русской культуры.
Благодеяния же обоих весьма сомнительны. Один сулил отмену крепостного права, но что-то не думал с нею спешить, второй хотел распустить колхозы, но опять помешали какие-то неувязочки.
Так что – сравнение весьма позволительно.
Между тем не только народный юмор, но и художественная литература связывает бонапартизм с вещами скверными. А именно – с криминалом.
«Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода не было? Не покоробился ли бы оттого, что это уж слишком не монументально и... и грешно? Ну, так я тебе говорю, что на этом «вопросе» я промучился ужасно долго, так что ужасно стыдно мне стало, когда я наконец догадался (вдруг как-то), что не только его не покоробило бы, но даже и в голову бы ему не пришло, что это не монументально... и даже не понял бы он совсем: чего тут коробиться?»
Ах, Петербург, Петербург… Достоевский, всех бесов успевший разглядеть, не прошел мимо одного из самых тучных. Раскольников вдохновлен Бонапартом именно на убийство. Увлекались фигурой Узурпатора и многие из декабристов – преимущественно, конечно, не воевавшие.
А на что еще, кроме измены и убийства, может вдохновить фигура в треуголке?
У доцента Соколова обнаружился в квартире своего рода алтарь, посвященный его кумиру. Что же: безбожники без кумиров не могут. Ну а Соколов безбожник, в чем опять же идет за Бонапартом. Кстати, некоторые французские историки правого лагеря сравнивают Бонапарта со Сталиным. И отнюдь не комплиментарно. Оба два схожи и кровной отчужденностью, позволяющей посылать управляемый народ с легкостью необыкновенной на смерть (оба всю жизнь говорили на языке «своей» страны с акцентом) и тем, что не взирая на свое безбожие, внедряли свое почитание в церковную службу.
Автора этих строк печально забавляет иногда частое кипенье эмоциями о вторгшихся в Россию «католических» полчищах Бонапарта. В действительности полчища были чисто коммунистические (о чем речь пойдет ниже), без полковых священников. Известно число католиков, вошедшее в Москву в составе Великой армии. Их было… 3. Пишу цифрой. Могу написать прописью: три. Не 3 (три) тысячи, не 3 (три) сотни, но 3 (три) человека. Впрочем, это – тема отдельная, к которой я еще обращусь при условии некоторого архивно-библиотечного везения.
Итак, чему можно молиться пред алтарем Бонапарта?
Попытаемся чем-нибудь восхититься.
- Бонапарт основал огромную Империю, перекроил карту мира.
Спору нет. Империя получилась преогромная. Только вот сей Император свою империю умудрился пережить. Даже Македонский в этом смысле немножко удачливее, не говоря уже о Чингисхане. Убогая ведь, по сути, судьбишка: умирать позже своего детища.
- Внес прогрессивные правовые новшества своим «Кодексом». Ну да, конечно. А то бы так и жили до сего дня, без усовершенствований. Похоже товарищи бонапартисты (трудно называть бонапартистов «господами») в жизни не слышали этого странного слова: эволюция.
В сухом остатке: ради ряда правовых улучшений (которые все равно бы проистекли) стоило развязать войну на полпланеты, напитать эту самую половину планеты людской кровью? Вы это серьезно?
- Он одерживал великие победы. Ну да, одерживал. Цену этих побед видишь до сих пор: французская нация стала сантиметров на десять ниже. Ему ж высоких было подавай, эстету. Забривал лбы единственным сыновьям (немыслимое дело для королевской Франции), подросткам, пресекал семьи. Истощение, до которого герой довел страну, ощущается до сих пор: Францию с тех пор не бьет только ленивый.
Что я еще забыла упомянуть? Политические убийства? Ну, это случалось и с людьми покучерявее, хотя именно убийства Бонапарта отличались особой низостью. Вспомнить хотя бы злодейское убийство Йоганна Филиппа Пальма, книгоиздателя из Нюрнберга. Гражданского лица, «судимого» военным трибуналом и лично по приказу Бонапарта расстрелянного в 24 часа за отказ выдать имя доверившегося ему писателя. Презренный Бонапарт и благородный Пальм.
Неблагородство, низменность – одна из главных характеристик Бонапарта. Доцент Соколов в опять же интервью (не вполне, думается, до конца откровенном) восхищался тем, какая это была прелесть воевать с великим врагом, с врагом, которого можно уважать и всячески чтить.
Уважать? За храмы, превращенные в стойла для лошадей, за обобранные иконостасы и омерзительные кощунства, за попытку взорвать наш русский Кремль? Экая слепая смердяковщина.
Как мы видим, подражать чему бы то ни было кроме деструкции здесь затруднительно.
Так отчего же страна-победитель до сих пор бредит памятью этого самого рослого в истории карлика?
Ведь куда как задолго до революции все это началось: еще при жизни ветеранов Бородина. Как же ныли их старые раны, когда молодежь кадила в речах тому, кого отправили они в жалкую ссылку!
Большие умы не впадали в обольщение. Пушкин подытожил общее увлечение в весьма иронических строках, Толстой показал ничтожество сжигающего душу тщеславия. О Достоевском мы уже вспомнили. Но в общественном организме потихоньку накапливалась зараза.
Нельзя без ужаса читать воспоминания Цветаевой. Так выглядела ее девичья спаленка: «Комната с каюту, по красному полю золотые звезды (мой выбор обоев: хотелось с наполеоновскими пчелами, но так как в Москве таковых не оказалось, примирилась на звездах) — звездах, к счастью, почти сплошь скрытых портретами Отца и Сына (Бонапарта и «Орлёнка» ЕЧ)— Жерара, Давида, Гро, Лавренса, Мейссонье, Верещагина — вплоть до киота, в котором Богоматерь заставлена Наполеоном, глядящим на горящую Москву».
А ведь Марина Цветаева любила свою Москву, любила пылко и трепетно. Как же она могла – любоваться портретом поджигателя?
Когда разум болен, логика отключается. Наше общество, словно дурной болезнью, страдало культом Бонапарта. Внуки благоговели перед тем, кого победили деды.
Как могла Цветаева ставить Бонапарта еще и на божницу – не удивимся, и как могла кощунствовать заглавными буквами – тоже не странно. Интеллигенция не веровала. Иначе интеллигенция потрудилась бы вспомнить, что Наполеон Бонапарт русской Церковью анафематствован.
Но что церковные анафемы – прогрессивной девушке?
«Помните, любите? – Помню, люблю. – С ним в заточенье пошли бы? – За Императора сердце и кровь, Все за святые знамена. Так началась роковая любовь Именем Наполеона».
Талант – он талант и есть. Ум с талантом не всегда в ладу. Чего и ждать было от той, чья маменька романтично хороводилась с революционерами, покуда доверчивый отец трудился над сознанием прекраснейшего музея?
Так ответим на ключевой вопрос: почему это происходило?
Бонапарт – лишь один (хотя, возможно, самый яркий) из символов российского либерализма, приведшего страну к катастрофе революции. Либерализму у нас всегда свойственна русофобия – а что может быть более русофобским, чем обожание прямого врага? Особенно «прогрессивного».
Оборотившись к доценту. Соколов – типичный Верховенский-старший, если вновь вспомнить Достоевского. «Русские должны быть истреблены ради блага человечества как вредные паразиты!» Как не восхититься тем, кто шел вредных паразитов истреблять?
Не самые глупые люди повторили в эти дни прозвучавшее в сетях: а теперь восторжествует лженаука, ведь Соколов противостоял лже-историку Панасенкову, который сейчас рад-радёхонек! А ведь Панасенков – надутое ничтожество, меж тем как Соколов – настоящий ученый, мировое имя, признанный авторитет.
Но позвольте – они же оба, кажется, бонапартисты?
Панасенков обвинял Соколова в плагиате. Они даже судились. Но думается, подобное обвинение могло исходить от Панасенкова как раз потому, что именно от Соколова он и воспринял свои идеи об «исторической вине» Государя Александра Павловича. Меж ними несомненно родство.
Вне сомнения, Панасенкова по определению нельзя назвать ученым. Недоучка без диплома, опубликовавший свою «Первую научную (Sic!) историю войны 1812 года» в самом что ни на есть «научном» месте – совершенно желтом издательстве АСТ, опозорившемся, к примеру, многотомной «Историей» детективщика Акунина.
Соколов же, конечно, академичен. Поспорить с этим трудно.
Но не забыли ли мы, что Верховенский-старший всегда порождает Верховенского-младшего?
К подобному конфликту «отцов и детей» и сводится противостояние двух бонапартистов.
Однако зададимся еще одним вопросом: а лучше ли Соколов Панасенкова тем, что академичен?
На первый взгляд – безусловно. Однако есть и второй взгляд. На труды Панасенкова могут клюнуть лишь полуграмотные невежды, меж тем, как нео-покровщина Соколова растлевала студенческие умы – омрачала наш завтрашний день, наводила порчу на будущих профессионалов.
Главное признание заслуг Соколова – орден Почетного Легиона.
А давайте без излишнего пиетета. Достойный человек еще может получить этот орден – но это если он француз. Ну, получали же у нас ордена Ленина достойные люди – за исследования в области математики или медицины. В какой стране жили, такие награды и получали. Обычное дело, вне идеологии. Но если орден получает иностранец – тут без идеологии никак. Другие кавалеры наших дней – Венедиктов с «Эха Москвы», Улицкая, несколько лет назад отметившаяся курированием скандальной детской серии книг «Другой. Другие. О других». (Легионерша, кроме того, еще и награждена премией Симоны де Бовуар, пропагандировавшей педофилию открыто). Просветительница, иначе не сказать.
Бонапарт был врагом России. Его орден чаще всего дают врагам. Но, конечно, врагам отборным.
Так что – оба хуже. Что Соколов, что Панасенков. Просто у каждого – своя ниша.
Франция, моя любимая Франция, тоже больна. И тем же самым вирусом: бонапартизмом.
Видели ли вы гигантскую гробницу Бонапарта? Немыслимо монументальная пошлость, осквернившая прекрасный архитектурный облик некогда гармоничного здания. Но этот красный мрамор… Меня передернуло при первом взгляде. Как же похоже на мавзолей! Не только камнем, еще чем-то неуловимым.
Франция сегодня напоминает Советский союз в какие-нибудь семидесятые годы. Люди ходят по улицам имен живорезов и палачей, празднуют 7 ноября, прошу прощения – 14 июля, чтут дедушку Наполеона, поют гимн с каннибальскими словами и считают родным флагом вертикальный триколор. Но все это – без огонька, без интереса. Ну да, когда-то там прапрапрадеды брали Зимний, в смысле Бастилию, освободили то ли тысячу жертв проклятого царизма, то ли одного маркиза де Сада, словом – что-то такое в школе учительница говорила.
Официальные историки толкут воду в ступе, получая свои звания и регалии, но многим из них скучновато.
И никто, ни один человек, не может безнаказанно назвать поросенка Наполеоном. (Это сколько ж было желающих, что подобное деяние вошло в УК?!)
Думающих людей, изучающих историю, прошлое помнящих, сколько их? Да примерно так же, как у нас в те же семидесятые. Их меньшинство, но они есть. Соль земли французской силы не потеряла.
«Мои предки – шуаны», – горделиво сказала мне юная монахиня.
Никогда не забыть мне сессии в маленьком книжном магазине близ Нотр-Дам: портреты Кадудаля и Шаретта, не говоря уж о портретах Шарлотты Корде, украшали все стены и свешивались с потолка.
Никогда не забыть мне гостиной, где висит на стене фамильная гравюра – благородная и смелая мадам де Ламбаль перед судилищем.
Никогда не забыть мне католической книжной ярмарки в частном замке. Никогда не забыть слов любви, которые говорят о России французские читатели.
«Ни на что я не «претендую», я просто ЕСТЬ», – говорит законный французский король в изгнании, Его Величество Людовик ХХ.
Франция жива. Но у нас общая беда – неизбытое прошлое, пятнающее наше будущее.
Немножко в сегодняшней Франции в чем-то полегче, чем в давнем СССР. Книги Ренальда Сеше, Жана Распая, (или вашей покорной слуги), можно свободно по почте выписать. Но вот за наличие в рабочем компьютере неканонических текстов по истории (даже если они предназначены для личного пользования) школьный преподаватель может потерять службу. (И ведь влез же кто-то в компьютер…)
Я даже не предположу, что распространение «прогресса» в образе Бонапарта – это сегодня чья-то намеренная политика. Механизм энтропии самозапущен – и работает в строгом соответствии с законами термодинамики.
Все это – довольно прискорбно.
Возвращаясь к началу. Я отнюдь не о том, что идеологии, где «двуногих тварей миллионы – орудие одно» неизбежно приводят к настоящему убийству. Казус доцента Соколова – хоть и показательный, но исключительный в своем роде. Большинству «имеющих право недрожащих нетварей» все же боязно преступать этот скучный закон, тупо не способный отличить «сверхчеловека» от «стада». Я к тому, что бонапартизм разлагает и душу человека и общество. Как всякое поклонение лжи, антигероям.
Но к каким выводам подводит нас трагедия?
А вот с выводами непросто.
Неразумным представляется даже (эмоционально естественное) желание снимать за бонапартизм с преподавания. В Российской Империи была цензура, но она была разумной и достойной. А у нас – кто сегодня способен на роль цензора? Кому мы можем ее доверить? Если без шуток?
А чинуши и вовсе не понимают простейшего: если школьная программа обязана расставлять четкие моральные оценки, то высшее образование предусматривает ознакомление с позициями различных школ. Ибо нет высшего образования без навыков самостоятельного мышления. Только сын Гелия Дугин был способен навязывать в МГУ «обучение консерватизму». Консерватизм, патриотизм – свободный выбор личности.
Но вот ожидать, чтобы популяризация врага не поддерживалась на государственном уровне в качестве культурной жизни – на это мы, пожалуй, вправе. Если нам предлагают привезти какую-нибудь очередную выставку «Наполеон и Лувр», мы вправе рассчитывать на ответ: «В России ценятся дружеские связи с Францией. Но извините, здесь есть этические сложности. К чему они? Привезите лучше полотна Тулуз-Лотрека. Или реликвии Карла Великого, выдающийся был человек».
Но самое главное – популяризировать правду. Правда всегда нравственна, и ее, как правило, довольно. Во всяком разумном человеке, если разум еще не направлен на ложную дорогу, не может встретить приязни правдивое описание мерзости. Мы можем и должны ждать от кинематографии внимания к истинным героям 1812 года: русским крестьянам, русским полководцам, и, наконец, Императору. Но к Императору настоящему. Законному и – русскому.
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.