Автор:
Борис Куркин.
Четвертого апреля 1866 года бывший студент Дмитрий Каракозов совершил покушение на Императора Александра II.
Попытка к счастью оказалась неудачной. Хотя, это как посмотреть. Несмотря на то, что Император никак не пострадал и, как утверждают очевидцы, даже не успел испугаться, начало было положено. Именно выстрел Каракозова открыл полувековой «сезон террористической охоты» на высших государственных лиц Российской Империи. Именно Каракозов запустил счетчик обратного отсчета одной из величайших монархий в истории человечества.
В тот день, Император Александр II в сопровождении племянника герцога Николая Лейхтенбергского и принцессы Марии Баденской совершал обычную прогулку по Летнему саду. По завершении прогулки, в четвертом часу дня Император садился в коляску, когда неизвестный молодой человек почти в упор выстрелил в него из револьвера. Оказавшийся поблизости в толпе зевак картузник Осип Комисаров в момент выстрела рефлекторно ударил стрелявшего по руке, что, по-видимому, и стало причиной промаха. Второго выстрела покушавшемуся сделать не дали. Стоявшие поблизости бросились на стрелявшего и начали его жестоко избивать. Самосуд пресекла вовремя вмешавшаяся полиция. Избитый террорист отчаянно сопротивлялся и кричал: «Дурачье! Ведь я для вас же, а вы не понимаете!..». Его скрутили и подвели к Императору, который спросил стрелявшего, русский ли он. Тот ответил утвердительно и добавил: «Ваше Величество, Вы обидели крестьян». Покушавшегося под усиленным караулом отправили в III Отделение корпуса жандармов.
Отбыв из Летнего сада, Александр II тотчас отправился прямо в Казанской собор, где был отслужен благодарственный молебен во избавление Императора от угрожавшей ему опасности. С 10 часов утра следующего дня Александр II принимал многочисленные поздравления высших государственных лиц Империи. Первой была принята делегация Сената в полном составе во главе с Министром Внутренних дел.
Шеф жандармов князь В. Долгоруков на аудиенции у Государя подал прошение об отставке, «как утративший доверие России». Так же князь настаивал, что бы в приказе об отставке были слова «уволен от должности», а не «уволен по прошению». «Пусть вся Россия знает, что я уволен за неумение охранять моего Государя». Такие вот были тогда представления о чести.
Сразу же после покушения стихийно начались народные торжества. На Красной площади в Москве и на Марсовом поле в Петербурге выставили бочки вина и бесплатно поили народ. По центральным районам столицы целый день перемещался оркестр под управлением Н. Рубинштейна десятки раз исполняя государственный гимн. Одним словом все происходило в точном соответствии со словами из «Дорожной песни» Ф. Глинки – «…веселится и ликует весь народ». Даже тогдашний лидер русского революционного движения А. Герцен прислал Императору сочувственно-предостерегающие письмо.
Но все же, главным героем всенародного ликования был тульский крестьянин Осип Комисаров, вовремя толкнувший злоумышленника под руку. Спасительная скорость его реакции трактовалась тогда, как безотчетная готовность русского человека встать на защиту Государя. «Рука Всевышнего Отечество спасла». Таким образом, рука картузника Комисарова была уравнена с орудием Провидения. Газеты сравнивали подвиг Комисарова с подвигом Сусанина, тем паче, что оба они были родом из-под Костромы. Во всех церквях служили благодарственные молебны. Осипу Комисарову понятно сразу же пожаловали наследованное дворянство, отныне он стал именоваться Комисаровым –Костромским. Возбужденные патриотическим подъемом рабочие, в традиционных для того времени формах, выказывали свое отношение к происшедшему, т.е. били студентов, называли их «поляками». В Мариинском театре на приуроченном к случаю преставлении оперы «Жизнь за царя» публика вдохновенно освистала артистов, исполнявших роли поляков.
Между тем следственная машина набирала ход. При обыске у задержанного нашли письма к некоему Николаю Андреевичу, пули, порох несколько доз яда и воззвание к рабочим. Однако, первое время несостоявшемуся цареубийце удавалось скрывать свое подлинное имя. На допросах он называл себя крестьянином Петровым. На другой день задержанного передали особой следственной комиссии. Председателем комиссии был назначен граф М.Н. Муравьев «вешатель», прославившийся жестоким усмирением польского восстания. Муравьев докладывал царю: «Запирательство преступника вынуждает комиссию к самым деятельным и энергичным мерам для доведения преступника до сознания». Допросы продолжались несколько дней, следуя один за другим, без перерыва, без отдыха. Когда арестованный уставал, свою партию начинал священник Палисадов. Сменявшие друг друга каждые два часа охранники внимательно следили за тем, что бы допрашиваемый ни на минуту не мог смежить глаза. Кроме того, по некоторым свидетельствам по отношению к подследственному применялся «особый режим питания». То есть попросту не кормили. Тем не менее, преступник упорствовал. И продолжалось это больше недели.
Спустя несколько дней после покушения, содержатель одной из петербургских гостиниц сообщил в полицию, что пропал неизвестный господин, снявший у него номер. Комнату осмотрели. Была найдена шкатулка и конверт с московским адресом некоего Ишутина. Полиция быстро установила, что пропавший жилец и арестант называющий себя Алексеем Петровым одно и тоже лицо. Вскоре в Петербург были доставлены арестованные в Москве Ишутин и жившие с ним товарищи, которые и опознали Дмитрия Каракозова. Дальше запираться смысла уже не было.
Дмитрий Каракозов родился a 1842 году и происходил из мелкопоместных дворян саратовской губернии. Окончив пензенскую гимназию в 1861 году, Каракозов поступил в Казанский университет, откуда его исключили за участие в студенческих волнениях. В 1863 году он был принят обратно и вскоре перевелся на юридический факультет Московского университета. Не имея возможности оплачивать обучение, в 1865 году Каракозов оставляет университет. В Москве Каракозов вступил в тайный кружок учащейся молодежи, ставивший себе целью распространение социалистических идей среди студентов и рабочих для подготовки будущего революционного переворота. В кружке, с незатейливым названием «Организация», заметной фигурой был двоюродный брат Каракозова, Николай Ишутин. Интересно, что оба они были людьми душевно неуравновешенными, и этот факт в дальнейшем был подтвержден медицинским освидетельствованием.
Как это часто случается в «Организации» существовало два течения, одно умеренное, предполагавшее медленную и методичную агитацию в народе, и радикальное, настаивавшее на необходимости применения самых решительных мер вплоть до революционного террора. И что характерно и весьма символично сторонники этого течения с мрачной и модной в ту пору атеистической иронией именовали свое направление «Адом». Дмитрий Каракозов безоговорочно разделял взгляды экстремистов. Напряженная экзальтация революционной фразеологии, сама атмосфера этих собраний болезненно отражаются на его психике. Считая пропаганду недостаточной и малоэффективной, он стремится пойти дальше других и сознательно решается на цареубийство. На одном из очередных собраний он сдержанно и подчеркнуто спокойно объявляет товарищам о своем решении убить Александра II. Он говорит с едва сдерживаемой страстностью, размеренно и монотонно, как автомат, стараясь никому не смотреть в глаза. После окончания его выступления на некоторое время повисает гнетущее молчание. Все потрясены, причем непонятно чем больше, самой идеей или манерой, в которой выдержано заявление. Все понимают – этот не отступит. Рубикон перейден.
Каракозов обладал запоминающейся внешностью, был высокого роста с ясными и пронзительными голубыми глазами. Его запомнили как молчаливого и сосредоточенного ипохондрика, не делившегося ни с кем заботами и переживаниями. Конечно же, он был классическим неврастеником. Знакомые с ним близко без лишних околичностей называли его душевнобольным человеком.
Товарищам с трудом удалось убедить Каракозова в необходимости сберечь «Организацию» для пропаганды социалистических идей, однако, его мрачная сосредоточенность вызывала серьезную тревогу. Каракозов временно поселяется в деревне. Но мысль о цареубийстве неотвязно преследует его и уже вскоре доводит до болезненного исступления. Когда в «Организации» стало известно, что Каракозов выехал в Петербург, все сильно всполошились. Вслед за ним спешно отправляются Ишутин и еще несколько человек с целью воспрепятствовать осуществлению его маниакальной и несвоевременной идеи. Казалось бы, им удается вовремя настигнуть одержимого Карамазова. Товарищи убеждают его возвратиться в Москву и берут с него слово ничего не предпринимать без уведомления товарищей и общего одобрения. Однако, буквально через несколько дней, Каракозов, не сказав никому ни слова, вновь уезжает в Петербург, где и совершает своё неудачное покушение на Императора.
…Итак, личность Каракозова установили. Следствие продолжилось. Интенсивность допросов после установления имени злоумышленника нисколько не уменьшилась. И допрашиваемый и дознаватели пускались на хитроумные уловки ради достижения локальных тактических успехов. Так, например, Каракозов, измученный пыткой бессонницей научился спать с открытыми глазами. Он сидел на допросе, глядя в пол, беспрестанно покачивая ногой закинутой за ногу. И спал. Его оппоненты придумывали более изощренные «психологические приемы». Ему доставлялись письма, написанные под давлением жандармов его любимым и также арестованным двоюродным братом Ишутиным. В письмах Ишутин униженно просил Каракозова рассказать всю правду, назвать имена соучастников и тем облегчить участь ему, Ишутину. Но главным «мучителем», злодея стал священник Палисадов в камере «изводивший» валящегося с ног от усталости атеиста Каракозова церковными службами, проповедями и доверительными беседами частного характера. Визиты протоиерея Палисадова длились от двух, до трех часов, причем во время богослужений измученный бессонницей и допросами Каракозов должен был оставаться на ногах.
Такой режим не мог не сказаться на здоровье Каракозова. По свидетельствам тюремных врачей в конце мая он «стал обнаруживать некоторую тупость умственных способностей, выражавшуюся медленностью и неопределенностью ответов на предлагаемые вопросы». Проповеднические усилия протоирея Палисадова тоже не прошли даром, подследственный обратился к Богу. По нескольку часов он проводил на коленях в своей сырой камере и монотонно молился. Дух его был сломлен.
Следствие установило:
- Что Каракозов принадлежал к московскому тайному кружку, действовавшему под руководством его двоюродного брата Ишутина.
- Что кружок состоял по большей части из учащейся молодежи, вольнослушателей университета, студентов Петровской земледельческой академии и воспитанников других учебных заведений.
- Что конечной целью организации было насильственное совершение государственного переворота.
- Что для достижения этих целей необходимо сближение с народом, обучение его грамоте, учреждение мастерских, артелей и других подобных действий создающих условия для распространения социалистических учений.
Так же было установлены связи участников московского кружка с петербургский единомышленниками, ссыльными поляками и с русскими эмигрантами за границей.
Следствие также указало на неудовлетворительное состояние дисциплины в большей части высших и средних учебных заведений, «неблагонадежность преподавателей, дух непокорства и своеволия студентов и даже гимназистов, увлекшихся учение безверия и материализма, с одной стороны, и самого крайнего социализма — с другой, открыто проповедуемых в журналах, так называемого, передового направления».
Заседания Верховного Уголовного суда по делу о покушении Каракозова, традиционно проходило Петропавловской крепости, где ранее судили декабристов и петрашевцев. Александр II дал понять, чтобы процесс был закончен как можно скорее. Началась судебная гонка. Приговор был вынесен в сжатые сроки. Вынесению судебного вердикта предшествовало частное совещание членов суда на квартире Председателя. Было решено казнить одного Каракозова. Главный обвиняемый, надломленный следствием и судом, дал показания и подал просьбу о помиловании.
2 сентября Председатель суда вызвал Каракозова из равелина в здание, где происходил суд. Каракозов, по-видимому, серьезно надеялся на помилование. Когда он услышал об утверждении приговора, кровь отлила от его лица. Каракозов как будто уменьшился в размере и окаменел. Никто никогда не узнает, слышал ли он слова Председателя Верховного Уголовного суда князя Гагарина: «Государь, Император повелел мне объявить Вам, что его Величество прощает вас, как христианин, но как Государь простить не может».
По тому же делу кроме Каракозова было осуждено еще 35 человек. Все обвинялись в той или иной форме участия в покушении на Александра II и участии в организации, ставившей своей целью государственный переворот и водворение новых социальных начал. Самые жесткие обвинения выдвигались против участников общества под названием «Ад», в котором убийство царя как средство переворота являлось предметом обсуждения.
Большинство обвиняемых на следствии, в суде, и после осуждения их на каторгу и на поселение подавали просьбы о помиловании. После казни Каракозова, Ишутин, приговоренный к повешению, тоже подал прошение о помиловании. Он был помилован после совершения над ним всей церемонии публичной казни вплоть до одевания в саван и надевания петли на шею.
3 сентября 1866 года в 7 часов утра Дмитрий Каракозов был доставлен из Петропавловской крепости на Смоленское поле. Несмотря на ранний час, в ожидании казни уже собралось несколько тысяч человек. К эшафоту подъехала позорная колесница, на которой спиною к лошадям, сидел прикованный к высоко установленному сиденью Каракозов. «Лицо его было синее и мертвенное. Исполненный ужаса и немого отчаяния, он взглянул на эшафот, потом начал искать глазами еще чего-то, взор его на мгновение остановился на виселице, и вдруг голова его конвульсивно и как бы непроизвольно отвернулась от этого страшного предмета. А утро начиналось такое ясное, светлое, солнечное!".
Палачи спокойно и деловито расковали Каракозова. Потом, подняли под руки и поставили на высокий эшафот, к позорному столбу. Многотысячная толпа мгновенно затихла. Секретарь Верховного Уголовного суда, зачитал приговор и сошел с помоста. На эшафот взошел протоиерей Палисадов, духовник Каракозова. В облачении и с крестом в руках он подошел к осужденному, сказал ему последнее напутственное слово, дал поцеловать крест и удалился.
На него надели саван, но неправильно, так как не удалось вложить руки в рукава.
Полицмейстер, сидевший верхом на лошади возле эшафота, обратил внимание на эту ошибку. С него сняли саван и надели так, чтобы руки можно было связать длинными рукавами назад. Эта глупая суета прибавила осужденному лишнюю горькую минуту. Кто знает, не мелькнула ли в нем последняя обманчивая надежда тогда, когда с него опять снимали саван. Но саван одели снова, теперь уже в последний раз.
Тяжелое впечатление произвела казнь Каракозова на молодого художника И. Репина: "Казалось, он не умел ходить или был в столбняке; должно быть, у него были связаны руки. Но вот он, освобожденный, истово, по-русски, не торопясь, поклонился на все четыре стороны всему народу. Этот поклон сразу перевернул все это многоголовое поле, оно стало родным и близким этому чуждому, странному существу, на которого сбежалась смотреть толпа, как на чудо. Может быть, только в эту минуту и сам
«преступник» живо почувствовал значение момента — прощание навсегда с миром и вселенскую связь с ним.
— И нас прости, Христа ради, — прохлюпал кто-то глухо, почти про себя.
— Матушка, царица небесная, — протянула нараспев баба.
— Конечно, Бог будет судить, — сказал мой сосед, торговец по обличью, с дрожью слез в голосе.
— О-о-х! Батюшки!.. — провыла баба.
Толпа стала глухо гудеть, и послышались даже какие-то выкрики кликуш...
Палачи подвели Каракозова под виселицу, поставили на скамейку и надели веревку... Затем палач ловким движением выбил подставку из-под ног.
Каракозов плавно уже подымался, качаясь на веревке, голова его, перетянутая у шеи, казалась не то кукольной фигуркой, не то черкесом в башлыке. Скоро он начал конвульсивно сгибать ноги — они были в серых брюках. Я отвернулся на толпу и очень был удивлен, что все люди были в зеленом тумане...»
Репин сделал тогда карандашный набросок Каракозова, изображавший, по выражению К. Чуковского, смертельно изможденное, замученное, омертвелое лицо человека, бывшего уже по ту сторону жизни, недоступного ни надежде, ни горю.
Дмитрий Каракозов висел на виселице около двадцати минут. Затем палачи сняли его и положили в гроб, стоявший у подножья виселицы. Гроб обвязали веревкой и поставили на телегу.
Его тайно похоронили на острове Голодае. В этом пустынном и угрюмом месте некогда были преданы земле тела пяти декабристов. После казни Каракозова полиция еще надеялась найти соучастников покушения. Некоторое время могила Каракозова круглосуточно охранялась. Однажды около могилы были задержаны два подозрительных человека - художник Репин и его друг Мурашко.
Дело Каракозова интересно еще и рядом удивительных совпадений, странных внутренних закономерностей или как их сегодня называют messages, которые при всем желании трудно списать по разряду бессмысленных случайностей. Удивительно, но факт Н. Чернышевский закончил свой будущий бестселлер «Что делать?» 4 апреля 1863 года. Главный герой романа (Рахметов) исчезает, но его появление обещано автором «года через три». И, что бы в действительности не имел в виду Чернышевский (а он, скорее всего, намекал на грядущую Крестьянскую революцию), но Каракозов стреляет в Императора именно 4 апреля 1866 года. Как и было обещано, аккурат три года спустя… Граф Муравьев (тот, что «Вешатель») был, как известно, человеком очень серьезным и при этом глубоко верующим и потому усмотрел в романе «Что делать?» подозрительный намек на покушение Каракозова. Этого было достаточно, что бы журнал «Современник» закрыли. Навсегда.
Что касается трагической и одновременно нелепой фигуры Дмитрия Каракозова, то надо сказать, история обошлась с ним в известном смысле несправедливо, но поучительно. Это даже поразительно, человек десакрализовал тысячелетнюю русскую монархическую идею. По существу, открыл дорогу революционному террору и… не заслужил не то, что благодарности, но даже элементарного уважения своих более удачливых последователей. Даже слава Герострата миновала его. С другой стороны, таким как он, не везет ни в жизни, ни после смерти. Несомненно, этот несчастный был бескорыстным мучеником идеи (Достоевский о Кирилове: «Идея задавила человека»). Для того, что бы войти в пантеон бессмертных героев, ему очевидно не хватало честолюбия и циничной беспринципности. История же, подобно капризной женщине, предпочитает праведникам и неудачникам ловких прохвостов.
Но, так, или иначе, «дорожка была протоптана» и по ней пошли уже совсем другие персонажи. Они уже не довольствовались ролями статистов, они претендовали исключительно на звездный статус. Чего бы, это не стоило. Первым был мещанин Владимирской губернии Сергей Геннадьевич Нечаев. Личность во всех отношениях примечательная и необычная. Он стал прототипом одного из главных героев самого пророческого романа русской литературы «Бесов» Ф. Достоевского. А также стал, сам того не ведая, отцом основателем теории и практики террора и в его сегодняшнем понимании. Но это уже тема отдельного разговора.
