К 103-й годовщине 1-го Кубанского «Ледяного похода».
22 февраля 1918 года генерал Алексеев записал в своём дневнике:
«Мы уходим в степи. Мы можем вернуться, если только будет милость Божия. Но нужно зажечь светоч, чтобы хоть одна светлая точка была среди охватившей Россию тьмы».
Генерал Богаевский:
«Под вечер 9 февраля, уничтожив все канцелярские дела и погрузив кое-какие вещи на два штабных автомобиля, мы двинулись по Садовой улице к Нахичевани. Третий автомобиль оказался за час до выступления испорченным его шофером, скрывшимся в городе. Был тихий зимний вечер. Накануне выпал снег. Пустынны и мрачны были ростовские неосвещенные улицы. Вдали, на Темернике и в районе вокзала, слышны были редкие ружейные выстрелы. Наскоро попрощавшись по пути с семьей, приютившейся на окраине Ростова, почти без надежды когда-нибудь увидеть ее, я снова сел в автомобиль и догнал колонну добровольцев у выхода из города по пути на станицу Аксайскую».
Генерал Деникин:
«Мы начинали поход в условиях необычайных: кучка людей, затерянных в широкой донской степи, посреди бушующего моря, затопившего родную землю, среди них два верховных главнокомандующих русской армией, главнокомандующий фронтом, начальники высоких штабов, корпусные командиры, старые полковники. С винтовкой, с вещевым мешком через плечо, заключавшим скудные пожитки, шли они в длинной колонне, утопая в глубоком снегу. За синей птицей. Пока есть жизнь, пока есть силы, не все потеряно. Увидят „светоч“, слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе, — те, кто пока еще не проснулись...В этом был весь глубокий смысл Первого Кубанского похода. По вольным степям Дона и Кубани ходила Добровольческая армия — малая числом, оборванная, затравленная, окруженная — как символ гонимой России и русской государственности».
«Армия выступила 9 февраля и вернулась 30 апреля (старого стиля), пробыв в походе 80 дней. Прошла по основному маршруту 1050 верст. Из 80 дней — 44 дня вела бои. Вышла в составе 4 тысяч, вернулась в составе 5 тысяч, пополненная кубанцами. Начала поход с 600-700 снарядами, имея по 150-200 патронов на человека, вернулась почти с тем же: всё снабжение для ведения войны добывалось ценою крови. В кубанских степях оставила могилы вождя и до 400 начальников и воинов, вывезла более полутора тысяч раненых, много их ещё оставалось в строю, много было ранено по несколько раз. В память похода установлен знак: меч в терновом венце».
«Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором всё — в области духа и творимого подвига. По привольным степям Дона и Кубани ходила Добровольческая армия — малая числом, оборванная, затравленная, окруженная — как символ гонимой России и русской государственности. На всём необъятном просторе страны оставалось только одно место, где открыто развевался трёхцветный национальный флаг — это ставка Корнилова».
Борис Павлов — ветеран Алексеевского полка:
«...То, что пошло с Алексеевым и Корниловым на Кубань, трудно было бы назвать армией: только около 4000 человек нашлось на всю Россию, пошедших в этот поход. По численности это был только старого состава полк, правда, небывалый в истории России полк: В его рядах было два бывших Верховных Главнокомандующих, Командующий армией, командиры корпусов, дивизий, полков — и в то же время зеленая молодежь, место которой было еще сидеть на школьной скамье. И вот одним как бы батальоном этого небывалого полка был Партизанский полк, его история в Первом Кубанском походе — это история этого „небывалого“ полка, то есть Добровольческой армии. Во всех боях этого похода Партизанский полк участвовал, и много безымянных могил Партизан-Алексеевцев разбросано по полям Кубани. ...Состав полка был: молодые офицеры, юнкера, студенты, кадеты, гимназисты, казаки — в главном зеленая молодежь. Впоследствии цветами формы полка стали синий и белый — цвета юности, в память именно этой молодежи, пошедшей с Алексеевым и Корниловым в Первый Кубанский поход».
Генерал Булюбаш:
«Добровольческая армия перед выходом в поход была по своему большому количеству офицеров — офицерская часть. Остальной состав: юнкера, кадеты, студенты, гимназисты, семинаристы, солдаты, не забывшие присягу, и казаки. На рядовых должностях были офицеры».
«Счастье то, что в армию большинство записывались ИДЕЙНО. Несомненно, что этот стимул спаял всю армию в одно целое и духовно крепкое тело. К сожалению, если солдаты не записывались, то это было понятно, но и офицеры мало откликнулись на зов Добровольческой армии. И это было тут же, под рукой у Добровольческой армии, в самом Ростове, который был заполнен офицерами в несколько тысяч человек, а записывались в армию единицы. Остальная масса пассивно относилась к вступлению в Добровольческую армию, чтобы потом молча сложить свои головы от руки большевиков».
«Я только скажу одно: действия Доброармии этого времени были легендарными. Кубанский поход называют часто Ледяным и легендарным. Первое определение я считаю далеко неверным: „Ледяным“ он был 3-4 дня, в остальное время погода стояла почти весенняя, более или менее теплая.
Второе название „Легендарный“ дано походу по всей справедливости и без всякого преувеличения. Но это не значит, что вся армия состояла из легендарных бойцов, — нет, но все её чины от большого до малого творили во время похода „легендарные дела“. Если бы добровольцы не творили этих дел — то от Доброармии осталось бы пустое место.
Крохотная армия по количеству бойцов при выступлении в поход равна была пехотному полку в конце Первой мировой войны. Выйдя в поход, эта маленькая армия находилась в полном окружении врагом, превышавшим её во много раз количеством своих бойцов. Армия не была обеспечена ни боевыми припасами, ни санитарными средствами, ни продовольствием, — вообще ничем. Она была вынуждена добывать все это ценою крови своих бойцов у жестокого врага, богатого всякого рода снабжением, — такая армия была богата только своим духом.
Благодаря своему духу, любви к своей Родине армия творила свои чудеса... и свои подвиги. Хотя не все первопоходники действовали в одном месте, на одном участке, но условия боевые были всюду одинаковые, как в боевой линии, так и в обозе. Со всех сторон был фронт, не было тыла — и не было пункта, на который армия в бою могла бы опереться».
Николай Николаевич Львов (первопоходец):
«В одной картине запечатлелась героическая борьба на Дону. Широкая улица большого города. Многоэтажные дома с обеих сторон. Зеркальные окна магазинов. Парадные подъезды больших гостиниц. В залах ресторанов гремит музыка. На тротуарах суетливое движение тысячной толпы, много здорового молодого люда. Выкрики уличных газет. Треск трамваев.
Проходит взвод солдат. Они в походной форме, холщёвые сумки за спиной, ружья на плечах. По выправке, по золотым погонам вы узнаете офицеров. Это третья рота офицерского полка.
Вот капитан Займе, Ратьков-Рожнов, вот Валуев, полковник Моллер, поручик Елагин, с ними два мальчика, ещё неуверенно ступающих в больших сапогах по мостовой.
Куда они идут? Под Ростовом бой. Полковник Кутепов с 500 офицерами защищает подступы к Ростову. В тылу 8 тысяч рабочих Балтийского завода подняли восстание и испортили железнодорожный путь. Под Батайском генерал Марков с кадетами и юнкерами отбивается от натиска большевиков. Батайск за рекою. На окраинах слышна канонада.
Потребовано подкрепление и из Проскуровских казарм вышло 50 человек. Представьте себе эту картину.
По шумной улице большого города в толкотне праздничной толпы мимо роскошных кафе, откуда раздаются звуки оркестра, проходит взвод солдат. 50 человек из пятисоттысячного города.
И вот, когда пред вашими глазами встанут эти 50, вы поймете, что такое добровольческая армия».
Генерал Романовский:
«Поход был неимоверно трудный: каждый день драка, спать приходилось мало, обозы пришлось побросать, частью они сами сокращались... Все это происходило в местах чрезвычайно глухих, где приобрести ничего невозможно, где связей с Россией никаких. Но выдерживали всё это добровольцы стоически, поход этот прямо легендарный... Лошади от тяжелой дороги и обмерзания падали в громадном количестве, люди же, несмотря на то, что в рядах наших масса мальчишек, выдерживали».
«Два месяца назад мы проходили это же место, начиная поход. Когда мы были сильнее — тогда или теперь? Я думаю, что теперь. Жизнь толкла нас отчаянно в своей чертовой ступе и не истолкла; закалилось лишь терпение и воля; и вот эта сопротивляемость, которая не поддаётся никаким ударам...»
Генерал Богаевский:
«За весь 2 ½ − месячный „Ледяной поход“ среди полсотни боев, которые нам пришлось вынести, бой за Выселки рано утром 3 марта оставил в моей памяти самые тяжкие воспоминания... Селение мы взяли, но ценой каких отчаянных усилий и жертв!
В этом бою был смертельно ранен сбоку в грудь полковник Краснянский. Перед заходом солнца хоронили мы наших павших героев. Мой полк в этом несчастном бою понес огромные потери: больше 80 человек выбыло из строя, среди них убитых было почти половина. Для меня это была пиррова победа...»
Хорунжий Какурин:
«31 марта. А вот и последний день боя под Екатеринодаром. День теплый, весенний, солнечный, но солнца не видно — сплошное облако пыли, песка, густого черного дыма висит над добровольцами. Лица черные, закопченные, на зубах песок; шум, грохот, звенит в ушах. Человеческого голоса не слышно в двух шагах. Поляна кипит взрывами снарядов. Штаб армии во все дни штурма находился на ферме в трех верстах от окраины города и все время был под артиллерийским обстрелом. С раннего утра, как обычно, начался артиллерийский обстрел фермы. Генерала Корнилова просили переменить место расположения штаба, но он ответил: “Теперь уже не стоит, завтра — штурм„ — и остался в домике. Около семи с половиной часов утра несколько снарядов разорвались над фермой, один из них целиком влетел в комнату, где сидел генерал Корнилов. Раздался страшный грохот и удар точно молнии, от которого задрожал весь дом. Когда бросились туда, то нашли генерала Корнилова лежащим на полу с закрытыми глазами. Кровь сочилась из небольшой ранки в виске и текла из пробитого осколком правого бедра. Он еще дышал. Его положили на носилки и вынесли на берег Кубани. На его лице застыло выражение боли. Прошло несколько томительных минут. Генерал Корнилов скончался.
Эта смерть произвела на всех ужасное действие. Многие считали, что со смертью вождя армия погибла. В колонии Гначбау ночью похоронили тело павшего вождя в саду одного из колонистов. Но тайну его погребения сохранить не удалось, и вскоре красные откопали дорогую могилу. После издевательства на улицах Екатеринодара тело Лавра Георгиевича было сожжено, и прах развеян по ветру. В командование остатками армии в этот тяжелый момент вступил генерал Деникин.
При том тяжком нравственном и физическом состоянии, в коем находилась армия после пятидневных тяжких боев и смерти генерала Корнилова, продолжать атаку Екатеринодара с нашими ничтожными силами было невозможно, и генерал Деникин решил, ради спасения армии, с наступлением темноты снять осаду города и большими форсированными переходами вывести из-под удара екатеринодарской группы красных войск Сорокина».
Прапорщик Лысенко, артиллерист (эпизоды 1-го Кубанского похода, на пути к Екатеринодару, март 1918 г.):
«Предстоял трудный переход по заполненной водой равнине. На дворе — острый ветер и мелкий холодный дождь. Выступили еще в темноте. Идем по сплошной воде и размокшей грязи. Изредка раздаются отчаянные крики ездовых: „Номера на колеса!“ Надо помогать лошадям вытащить попавшее в покрытую водой рытвину колесо ящика или орудия. Быстро промокли до нитки и перемазались с головы до ног. Становится все холодней и трудней идти против ветра.
На ногах у меня сапоги с кожаными грубыми головками и брезентовыми голенищами. На правом сапоге брезент оторвался от кожи, и верх кожаного задника, скоробившись, буквально резал ногу. Носок в крови, и каждый шаг — мучение. Наконец, в отчаянии, снимаю и выбрасывал сапог. Боль утихает, но нога мерзнет.
Поднялась метель, и давно уже никто не перегонял меня. Медленно брел я по затопленным просекам и полянам, ориентируясь по брошенным повозкам и павшим лошадям.
Нога всё больше коченела. Господи, думаю, хотя бы тряпку найти на ногу! Вдруг вижу в стороне от дороги занесенную снегом полевую двуколку. Пробираюсь по воде к ней и думаю: „Дай Боже, чтобы в ней была обувь!“ Взобрался на двуколку и вижу ботинок. Мелькнула мысль — только бы на правую ногу. Не верю глазам — новый, крепкий ботинок — на правую ногу. Перевязываю рану носовым платком и надеваю ботинок. Как раз впору! „Слава Тебе, Господи!“ Больше в двуколке ничего не было».
***
Среди 3683 участников похода, вышедших из Ростова 9 (22 февраля) 1918 года, было 36 генералов (в том числе 3 генерала от инфантерии и генерала от кавалерии и 8 генерал-лейтенантов), 190 полковников, 50 подполковников и войсковых старшин, 215 капитанов, ротмистров и есаулов, 220 штабс-капитанов, штабс-ротмистров и подъесаулов, 409 поручиков и сотников, 535 подпоручиков, корнетов и хорунжих, 668 прапорщиков, 12 морских офицеров (в том числе 1 капитан 1-го ранга и 1 капитан 2-го ранга), 437 вольноопределяющихся, юнкеров, кадет и добровольцев и 2 гардемарина, 364 унтер-офицера (в том числе подпрапорщики и им равные), 235 солдат (в том числе ефрейторов и им равных) и 2 матроса. Кроме того — 21 врач, 25 фельдшеров и санитаров, 66 чиновников, 3 священника и 14 гражданских лиц. Из 165 женщин 15 были прапорщиками, 17 рядовыми добровольцами, 5 — врачами и фельдшерами, 122 — сёстрами милосердия и 6 — не служили в армии. Не считая женщин и гражданских лиц, всего — 2325 офицеров и 1067 добровольцев. По возрасту старше 40 лет было около 600 человек и около трёх тысяч — моложе.
Добровольческая армия вышла в 1-й Кубанский поход в числе до 4 тысяч человек (при 8 орудиях), присоединившиеся к ней кубанские части насчитывали, по разным данным, до 3,2 тысячи человек (при 8 орудиях). Кроме того, к армии присоединилось несколько сот казаков из отдельных станиц, так что под Екатеринодаром она насчитывала до 6 тысяч бойцов.
Партизанский полк, начав штурм Екатеринодара в составе 800 штыков, к концу боя имел 300, в Корниловском полку осталось едва 100 штыков. Офицерский полк в боях под Екатеринодаром в составе 800 штыков к концу боя имел 300, в Корниловском полку осталось едва 100 штыков. Офицерский полк в боях под Екатеринодаром и во время отхода от него потерял 50 процентов своего состава, то есть 350 бойцов, из которых около 80 человек было убито и до 50 пропало без вести. В полку оставалось не больше 400 штыков. Вся армия, начав бой под Екатеринодаром в составе до 6 тыс. бойцов, в колонии имела не менее 3 тысяч бойцов и более 1500 раненых. Каковы были силы противника, стало известно позднее: от 40 до 50 тысяч. Известной стала и цифра его потерь — до 10 тысяч одними ранеными.
Вернулось из похода около 5 тысяч, из которых около 1,5 тысячи раненых. Безвозвратные потери (убито, пропало без вести и оставлено в станицах) составили, следовательно, не меньше 1,5 тысячи человек, а общее число участников похода — 7-8 тысяч.
В «Ледяном походе» в условиях тяжелейших боёв и лишений был выкован стержень будущих Вооружённых сил Юга России — Белой Армии. Первопоходники покрыли себя неувядаемой славой, став символом борьбы за Россию и русское дело.
Коллаж: Кирилл Круглов
