В ночь с 24 на 25 октября (6-7 ноября по новому стилю) в Петрограде произошел вооруженный захват власти, организованный Петроградским военно-революционным комитетом. Было арестовано Временное правительство, а власть в стране формально была передана в руки «Советов», находящихся под контролем большевистской и других лево-радикальных партий. Последующий за этими событиями II Съезд Советов рабочих и солдатских депутатов (25-27 октября) в одностороннем порядке объявил о провозглашении в России Советской Республики. Эти события послужили началом становления коммунистического режима, существовавшего на территории России в течение 74 лет.
О событиях тех дней написано очень много. В советской историографии тема «Великой Октябрьской Социалистической революции», как ее тогда называли, всегда занимала ключевое место. Именно тогда сложилось представление об октябрьском перевороте как о явлении особого порядка. «Первая социалистическая», «первая советская», «великая революция» — так и только так тогда было принято описывать события тех нескольких дней в октябре. Но действительно ли «Октябрьская революция» была так уникальна, как это изображалось в советских учебниках? Да и были ли эти события революцией? Попробуем разобраться.
Для начала определимся, что же такое революция? Революция — это коренное, качественное изменение общественного порядка, сопряженное с открытым разрывом с предыдущим состоянием, смена государственного строя. Революцией в прямом смысле этого слова можно считать события февраля, приведшие к разгрому российской монархии. Окончательно кардинальное изменение формы правления было закреплено 1 сентября, когда Директория провозгласила Россию республикой (хотя формально судьбу государственного строя России еще только должно было решить Учредительное собрание).
Ничего подобного в событиях октября мы не видим (если, конечно, вслед за советскими историками не считать «Советскую республику» какой-то особой формой правления). Страна осталась на республиканских рельсах, власть сконцентрировалась в руках уже существовавшего органа — съезда Советов. Даже риторику большевики поначалу сохраняли старую. Так, вслед за Временным правительством, сами большевики называли созданный ими Совет Народных Комиссаров «временным рабочим и крестьянским правительством»[1]. Большевики официально не отказывались от Созыва Учредительного собрания, и во многих вопросах весьма радикально продолжали политику предыдущих составов Временного правительства (по большей части, поздних социалистических). Да-да, даже поворот к социализму не был достижением большевиков. Так, левый поворот наблюдался еще во втором коалиционном правительстве, где больше половины министров (9 из 15) представляли широкий спектр социалистических партий того времени (от эсеров до трудовиков).
Отсюда законно вытекает вопрос: была ли «Октябрьская революция» чем-то радикально новым по отношению к революции Февральской? Или же она была плавным продолжением событий, тянувшихся с черного февраля? В советской литературе был выработан тезис о «двух революциях». Появившись как пропагандистское клише, он быстро стал неотъемлемой частью отечественной исторической науки, и даже сегодня глубоко сидит в нашем сознании. Разделить историю 17-го года на две революции, противопоставив «плохую» буржуазную «хорошей» социалистической, было безусловно важно для советской марксистско-ленинской мысли. Но и теперь этот миф, только в новой обертке, можно услышать, когда говорят, что Февральская революция несла людям свободу и равенство, а подлые большевики, воспользовавшись неразберихой, совершили свою, «плохую» революцию и на корню обрубили зарождающуюся российскую демократию.
Уже в 1930 году Лев Троцкий в своей работе «История русской революции» рассматривал октябрьский переворот как планомерное завершение «буржуазно-демократической» революции февраля, находя в них явления единой природы. История не знает сослагательного наклонения, и потому мы не можем говорить, что «если бы не большевики», то «хорошая» Февральская революция привела бы Россию к процветанию. Всё это — публицистические мечтания с очень сомнительной основой. Напротив, мы видим, что в тех сложных политико-исторических условиях свержение Николая II могло привести только к победе большевиков или аналогичных им движений. Лидер кадетов П.Н. Милюков позже в своих работах соглашался с мыслью, что победить в той ситуации могло только то правительство, в котором «у министров будет столько же решимости и воли к действию, сколько её у товарища Троцкого»[2]. Но Л.Д. Троцкий был только один, и со своим мировоззрением он мог быть только у большевиков[3]. И эта фраза Милюкова, в общем, не комплимент тов. Троцкому, а просто констатация слабости, чуть ли не бессилия политических главарей февральского переворота.
Вглядываясь в историю столетней давности, мы можем совершенно оправдано говорить об условной «долгой революции»: начавшейся со свержения Николая II, а закончившейся разгоном Учредительного собрания. В этой цепочке фактов провозглашение республики или октябрьский переворот оказываются хотя и крупными, но абсолютно закономерными событиями. Черное начало запрограммировало черный финал.
Никита Хазов
