Автор: Елена Чудинова
Звонит ли колокол о нас?
Свинца ли просит грудь?
… Последний ветеран OAS
Ушел в последний путь.
Умер Жан Распай
Жан Распай скончался 13 июня в Париже, на девяносто пятом году жизни. Возраст по нашим временам почти библейский. Да и сравнивать его можно скорее с ветхозаветными пророками, чем с теми, кого озарила Благая Весть.
Суровый и жесткий человек суровой и жесткой биографии.
Со странным чувством держу сейчас в руках томик романа «Sire». («Государь»). Нет, не совсем подарок Распая, не прилгу. Но и не так, чтобы вовсе не его подарок.
«Согласен с Вами во всем, – писал мне в далеком 2004 году Vladimir Volkoff, только что прочитавший «Мечеть» в рукописи. – Кроме одного. Жан Распай – не барон. Я нарочно у него уточнил».
Поправку в тексте книги я незамедлительно сделала, и обрушила на собеседника превеликие жалобы на трудность раздобыть этот самый роман «Sire». Я только хотела, собственно, узнать, есть ли еще в продаже издания. (Почему это столь непросто – речь еще пойдет).
Volkoff, не долго думая, навестил Распая и конфисковал из его авторских экземпляр в мою пользу.
Они были дружны – Volkoff, Веннер, Распай… Сиживали, бывало, в кабачке, пели или слушали вместе шуанские песни. Немного радуюсь тому, что не без моей помощи к Volkoff попали военные записи хора Валаамского монастыря, Имперские и белогвардейские. Он старомодно называл по-русски компакт-диск «пластинкой». Эти «пластинки» они, вне сомнения, тоже слушали.
Три литератора. Три Человека Войны.
Но почему я говорю Volkoff, а не Волков, про него, того, кому в младенчестве внушала мать: «Ты здесь – маленький посол России. Будь достоин». Почему я говорю про Volkoff, когда умер Распай?
Немного терпения. Volkoff был французским писателем, ибо писал по-французски и принадлежит французской литературе. Владимир Волков был русским и одновременно французом, ибо взрослая судьба «маленького русского посла» была посвящена Франции. Той же самой, что и Франция Доминика Веннера, Франция Жана Распая. Монархической, европейской, правой Франции. Франции, не простившей де Голлю резню в Оране 1962 года, когда летним днем в город ворвались сотни мусульман из ФНО, нападая на всех европейцев и арабов, имевших цивилизованный вид. Уроженцы страны, где в мирное время звучало худшим ругательством «чтоб тебе пахать землю», пираты во множестве поколений, они знали толк в пытках и изощренных убийствах. В гавани не было видно покрасневшей воды. Дети, дети, дети, женщины, девушки – они сплошь покачивались на волнах с перерезанным горлом.
Это было противостояние цивилизации и дикости, труда и разбоя. Это было противостояние Креста Полумесяцу. Там, в Алжире, среди европейцев не водилось атеистов.
Они были еще молоды – Волков, Веннер, Распай, когда не прощали де Голлю ни 8 января 1961-го года, ни 5 июля 1962-го… Сколь далеко заходило конкретно их непрощение, мы теперь можем лишь догадываться. Веннер свое отсидел, Распай вроде как нет.
Волков, Веннер, Распай… Православный, агностик, католик. Почему мы не знаем их книг, книг этих высочайших интеллектуалов, талантливых писателей?
Их Франция – Франция побежденных.
«После казни Короля, – говорил Волков, – Франция, это тело с отрубленной головой. Оно еще шевелится, но оно мертво».
Но они бились до конца. Волков ушел первым.
Кощунственное и величественное самоубийство Веннера в 2013 году, акт холоднейшего расчета и немыслимого самообладания – было протестом против исламской экспансии и содомии. (Эти, вроде бы не очень сочетаемые явления, равно лоббируются во Франции либералами).
Они не любили масонов и либералов.
«Я, Пьер Папье, говорю, что французский Алжир мертв», – пыжился дешевый горлопан.
«Я, французский Алжир, говорю, что мертв Пьер Папье», – изящно сообщила записка на трупе.
О, да! Де Голль казнил за это 28-летнего Клода Пиегца и 24-х летнего Альбера Довекара.
А через месяц сотни французских детей, искромсанных заживо так, что я не стану здесь о том повествовать, качались в воде бухты.
Господь милосердный, прости и утешь тех, кто очень старался не простить де Голля…
В правом лагере не было ни одного, кто не солидаризировался с этими молодыми алжирцами. Кто так или иначе не примыкал бы к OAS.
Сегодня левизна правит бал. Поэтому мы не знаем настоящей современной французской литературы. Не только Волкова, Веннера и Распая, но и Жан Поля Бэсса, (он все ж другого поколения). Между прочим, православного чистокровного франка, исследователя жизни русских святых, в том числе – автора книг о мучениках Дома Романовых. В некрологах анекдотов не рассказывают, но я повествую о тех, кто может шутить и под дулом у стенки. Поэтому кстати расскажу анекдот. Некая русская дама годами посещала русский монастырь недалеко от Парижа. Иногда она пересекалась с другим паломником – Иваном Павловичем. Изысканных манер господином, доброжелательным и любезным, хотя не слишком разговорчивым. Вне монастыря встречаться не доводилось, но давно друг к другу привыкли, вроде не чужие. Эта же дама очень любила книги Жан Поля Бэсса. И вот однажды, когда в Париже открылась традиционная Рождественская благотворительная ярмарка, дама пришла ее посетить, прикупить монастырских яств и православных книг. Тем паче в рекламе анонсировалось, что давать автографы приедет сам Жан Поль Бэсс. Приятно же получить автограф любимого писателя!
Дама входит в зал. Издалека (немудрено – два метра ростом) видит старого знакомца Иван Павловича. Только Иван Павлович отчего-то не борщ дегустирует, а садится за столик с книгами Жан Поль Бэсса и начинает автограф сессию. Финал «Ревизора» отдыхает.
Ничего не переведено. Не издано.
На событиях «культурного взаимодействия» между РФ и Францией всевозможные Быковы и Улицкие встречаются с всяческими Бегбедерами и Уэльбеками. Вот я уже перепутала, кто из двух последних кто. Один, вроде как, написал о своей жизни под наркотиком «экстази», а другой капельку плагиатор, уж не стану говорить, чей. Впрочем, их простительно путать.
Либеральные (а это в девяти случаях из десяти синоним слова бездарные) литераторы заправляют во Франции издательствами, возможностями перевода, телевидением, книжными премиями и ярмарками.
Правые писатели отдают книги в «свои» крошечные издательства, еле сводящие концы с концами. Их тиражи ничтожны, жить приходится на что угодно, но не на гонорары. Знакомо, не так ли?
В результате – мы почти не читаем французов, а французы почти не читают нас.
Жан Распай был из тех, кого не удалось «замолчать». Но чего ему это стоило тогда, в начале 70-х годов.
Это был роман, название которого переводят очень разнообразно: то «Лагерь святош», то «Стан избранных», то «Лагерь святых». Очень трудно подобрать по-русски слова, передающие смысл.
Это книга о том, как черная раса вся приплыла на Лазурный берег – на всем, что только держится на воде, от ржавых пароходов, до бельевых тазиков. И никто не знает, что делать.
А в старинный дом пожилого профессора филологии приходит молодой цивилизационный предатель – хиппи.
Убирайся отсюда, папаша! Завтра высадятся мои черные братья – и вашей лицемерной цивилизации конец! Мы будем жить первобытно! Это будет класс! Никакого вашего закона, всё к черту, делаем что хотим! Выметайся сразу, старикашка, а то прибью!
Хорошо, я только поднимусь наверх взять шляпу.
Ой, папаш, ты чего? Чего ты это с ружьём?! Ну не станешь же ты в человека стрелять?!
Да я так поразмыслил... Да, закон перестает действовать. Что правда, то правда. Ты же хотел жить без закона? Насладись, извини, что недолго.
Жана Распая трудно назвать добрым. Милосердным, вероятно, тоже. А вы назовете милосердным каменного атланта, который держит на плечах великую цивилизацию, причем уже не в компании сотни других атлантов, а самое большее вдесятером?
Книга прогремела. Единственным образом, каким может в подлое время прогреметь талантливая вещь: у вражья сдали нервы. Началась травля, мерзкая и неистовая, как мне рассказывали парижане постарше.
Эти ведь хорошо знают: черный «пиар» – тоже «пиар». А уж коли чернят они – так что лучше. Не удержались. Обратно не разделаешь. Про писателя Распая узнали широкие круги. Его перевели на английский язык, издали в США.
А что толку? Читали бы повдумчивее – сегодня не ползали бы всей страной на коленях перед золотым гробом, в который уложили грязного подонка – наркомана и преступника.
Трудно быть милосердным, когда еле успеваешь перезаряжать ружьё.
Выше я назвала Распая «ветхозаветным пророком». «Ветхозаветным» в смысле – тяжелым, жестким. Но кроме слова «ветхозаветный» я употребила еще слово «пророк».
Распай – пророк. Нет, понадеемся на то, что предрекающий не только катастрофу.
В 1989 году, после уж слишком странной гибели отца, главой дома Бурбонов становится четырнадцатилетний Людовик ХХ, король Франции в изгнании.
Вероятно в эти же дни Распай начинает работу над упомянутой выше книгой «Государь», повествующей о короле-подростке. Подростке современном, из республиканской Франции.
Писатель идеалист наваял бы лучезарную книгу о том, как об один год восстанавливается монархия, нравственность торжествует вместе со справедливостью, секуляризм сокрушен, Церковь торжествует, а счастливый народ стекается миллионными толпами на торжественную коронацию.
Сама по себе, просто людям, такая книга и была бы полезна. За одним но: главным читателем книги вне сомнения виделся сам монарх.
Через год (выход книги – 1990) монарх бы ее прочел. А еще через год – швырнул бы с раздражением в ордюр. Ибо уже понял бы, взрослея, что восстановление христианской монархии в больной стране больного мира – титанический труд и подвиг, который в самом-самом распрекрасном случае займет всю жизнь человека, а скорее всего (при том без гарантии удачи) жизнь и неустанные труды нескольких поколений.
Ну и пользы-то тому, от кого ждешь великого марафона, в сказочках о сладком спринте?
Писатель реалист написал бы о том, как все попытки правдоподобно заканчиваются неудачами и (в случае христианских убеждений) размазал бы по страницам ведро горьких слёз, а еще погромыхал бы обидой.
Распай выбрал путь писателя-пророка. Ветхозаветного. Не обещающего манны с малиной. Но сообщающего сценарий действий.
В некоторых совпадениях теряешься: Король ли действует по словам Распая, Распай ли предугадал действия короля?
Он не похож ни на одного из иных претендентов, этот Король. «Je ne prétends à rien, je suis». («Я не претендую, я есть»). Претенденты так не высказываются.
В жизни всегда есть место огромным целям и великим тайнам.
Говорить о Жане Распае можно очень долго. Мы ведь даже еще не затронули его научных странствий… Распай это эпоха.
Эпоха завершена. Что начнется с уходом последнего из этих, несокрушимых и огромных? Новая эпоха – или безвременье?
Франция погибнет? Франция поднимется из пепла?
Нам не дано знать. Дано лишь надеяться, ибо наши страны связаны мильоном незримых нитей.
Но над гробом, который завтра опустится во французскую землю, мы можем лишь склонить голову и сказать:
Да упокоится с миром верный Господу, любивший Отечество, служивший Государю!
