Автор:
Александр Гончаров.
В годы тяжелейших социальных потрясений нет ничего более практичного чем богословие. Этот тезис кажется надуманным. Однако, все же не стоит судить поспешно.
Революция вскрывает в человеке какие-то звериные пласты. Человек оскотинивается. Милейший интеллигент оказывается вдруг фанатиком и убийцей. Крестьянин берет вилы и втыкает их в грудь соседа, с которым еще вчера ездил в город на ярмарку. Офицер забывает о долге и чести ради грабежа и наживы. Мир сходит с ума и кружится в диком танце, где не различить правду и ложь, добро и зло, милосердие и ненависть.
Перевороты нашей эпохи не возникли на пустом месте. На рубеже XIX-XX вв. выкристаллизовались три тоталитарных идеологии: либерализм, фашизм и коммунизм. Либерал ради воображаемых прав человека и свобод атомизированного сознания оказался готов уничтожить личность, сравнять с землей гору Традиции, выпить море Веры. То же самое поспешили сделать и коммунисты (ради освобождения угнетенных классов), и фашисты (ради голоса крови и национального превосходства). Ни либералов, ни фашистов, ни коммунистов не интересовало и не интересует, что думает по этому поводу конкретный человек: Иван Сидоров, Джозеф Смит или Бамамаду. В массе нет личностей, а господа либералы, геноссе фашисты и товарищи коммунисты апеллировали исключительно к массам. Ради того, чтобы из массы вылепить нечто заранее заданное, они уничтожали и баян Ивана, и орган Джозефа, и тамтам Бамамаду. И оставалась только голодная и холодная пустота, в которой вращаются вокруг неведомой оси Петька, Чапаев, Котовский и Винсент ван Гог…
В такой ситуации необходима победа над пустотой и восстановление человека, вырывание его из массы. А это возможно лишь в том случае, когда приходит осознание, что каждый из людей есть «образ и подобие Божие». И здесь важен труд богослова, невидимый, нелегкий и часто малопонятный публике.
Богословие помогает уйти от революционного миража, показывает пути возобновления связи человека с Богом и вновь открывает дорогу сыновей и дочерей Адама и Евы друг к другу.
Православие ответило новомучениками на вызовы революции. Оно так же откликнулось и богословами на высокопарный и соблазняющий обман общественного разложения.
Владимир Николаевич Лосский (1903—1958) – выдающийся русский богослов XX столетия может быть понят в рамках этого самого ответа.
Владимир Лосский родился в Духов день – 8 июня 1903 года в немецком городе Геттингене, где в тот момент прибывали его родители. Отец – философ Николай Онуфриевич Лосский находился в Германии ради дополнительного обучения и стажировки у профессора Г. Э. Мюллера перед защитой диссертации. С ним вместе приехала и беременная жена Людмила Владимировна.
Володя рос в интеллигентской семье. У него было еще два брата и сестра, которая умерла в 1918 году от дифтерита (революция не предполагает качественной медицинской помощи!).
Семья придерживалась Православия, но, собственно, воцерковленной не была. И только годы революции повернули того же Николая Онуфриевича Лосского к Церкви.
Владимир Лосский интересовался историей с детства и потому в 1919 г. поступил в Петроградский университет, мечтая изучать Средневековье.
По воспоминаниям Владимира Православие зацепило в 1922 году, когда он сам присутствовал на публичном процессе над митрополитом Петроградским и Гдовским Вениамином (Казанским) и еще 85 православными христианами. Доносчиком и основным свидетелем обвинения выступил обновленец Владимир Красницкий. Ложность подавляющей части свидетельств была доказана во время суда. Но это не помешало приговорить 10 человек к смертной казни. Потом советская власть «смилостивилась» и расстреляли 4 человек: самого митрополита Вениамина, архимандрита Сергия (Шеина), профессора Ю. П. Новицкого и адвоката И. М. Ковшарова.
В 1922 году вся семья Лосских была выкинута из Страны Советов из-за философских воззрений Н. О. Лосского. Тогда из России были выброшены «философскими пароходами» и поездами ученые, инженеры, агрономы, врачи и даже студенты. Впрочем, им еще повезло. Других «врагов» революции из числа русской интеллигенции законопатили в весьма отдаленные районы государства.
Л. Д. Троцкому принадлежит фраза: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно». Ой, слукавил Лев Давидович! Расстреляли бы, всенепременно расстреляли бы! Да обстановка международная накалялась, а советская власть хотела вспомоществования от западных капиталистов, ведь экономика то лежала в руинах. Да еще и с карательными органами возникла жуткая проблема. Оказывается, они начали стремительно разлагаться: работники ГПУ ударились в разбой, а работницы стали не брезговать выставлять свои телеса на панель. Идеологию то кушать не будешь, даже пролетарскую и социалистическую. Архивы хранят любопытные документы, например, письмо (записка) высокопоставленного чекиста В. Н. Манцева (знакомого Ленину с 1911 г. еще по «школе» в Лонжюмо) Ф. Э. Дзержинскому: «Бегство из ЧК повальное. Особенно угрожающе стоит дело с уменьшением числа коммунистов среди сотрудников. Если раньше мы имели 60 % коммунистов, то теперь с трудом насчитываем 15 %. Очень часты, если не повседневны, случаи выхода из партии на почве голода и необеспеченности материального существования. И уходят не худшие, а в большинстве пролетарии».
В таких условиях организовывать расстрелы по всей стране сложно. Вот и пощадили интеллигентов в 1922 году…
В середине ноября 1922 г. Владимир Лосский с борта парохода «Пруссия» попрощался с Россией.
За границей Лосский учился, размышлял, писал. Он в 1925 г. стал членом православного Братства святого патриарха Фотия. Выбор был не случайным. Владимир Лосский считал своим долгом отстаивать Православие от вторжения в него чуждого влияния, как католического, так и псевдоправославного (замешанного на гностицизме). Он считал: «Церковь никому не предписывает каких-либо политических взглядов, социальных доктрин или культурных особенностей. Но она не может допустить, чтобы интересы или установки отдельных лиц или групп выдавались за интересы церковные, потому что первейшим стремлением должно быть соблюдение единства, вне которого нет кафоличности, нет несомненности, нет различия между Церковью и миром». А еще Лосский являлся принципиальным сторонником Русской Православной Церкви. И никогда не изменял ей, несмотря ни на что. И когда многие эмигранты отшатнулись от Московского патриархата из-за известной декларации митрополита Сергия (Страгородского), Лосский отнюдь не пошел за ними.
В богословии Владимира Николаевича Лосского выделяются три темы: Бог, Церковь и Человек. О революции он почти не писал и не говорил. Революция ему просто не интересна. Где-то в глубине души своей Лосский понимал, что все начатое революцией кончится в России полным крахом. Он не пожелал отравиться ненавистью, которую эта самая революция насаждала как у сторонников, так и противников. Подлинную жизнь Лосский ищет в ином: «Путь христианской мысли – это не только Истина, возвышающая нас над всяческими конфликтами человеческих мнений, но также Жизнь, а кто говорит «Жизнь», тот говорит «борьба»: христианская истина – не нейтральная зона, она завоевание…»
Именно, как защитника Церкви и христианской жизни ценил Владимир Лосский Патриарха Сергия: «Всё было велико в жизни великого Сергия, который всего лишь несколько последних месяцев своего епископского служения носил сан Патриарха Московского и всея Руси. Но как Патриарший Местоблюститель он почти 18 лет управлял Русской Церковью. Старый мир, мир Русской Империи, мир византийской традиции, восходивший к Константину Великому, тот мир, который казался многим миром самого христианства, внезапно рушился до основания, и на его месте возникал новый мир, вне христианства, но не вне Божественной воли, определяющей исторические судьбы. Чтобы руководить церковной жизнью в столь исключительных условиях, в Москве – столице нового государства, в центре строящегося нового мира, надо было обладать непоколебимой верой в богоустановленность Церкви…
Патриарх Сергий был богослов не по имени только, не потому, что обладал обширной эрудицией в области догматики, патристики и других церковных дисциплин… Напомним две истины веры, к которым он постоянно возвращался, которые он неустанно повторял за долгие годы своего служения Церкви. Первая: в изменчивом и текучем мире Церковь одна остается неизменной, непоколебимой, верной своей задаче – в новых исторических условиях. Она должна возжигать в сердцах людей всё тот же божественный огонь, сошедший в день Пятидесятницы на апостолов. Вторая: мир управляется Промыслом Божиим, и нет в нем такой автономной области, которая находилась бы вне божественной воли; поэтому для христиан не может быть ничего случайного в происходящем, ничто не должно их смущать, приводить в замешательство или в отчаяние».
Критику «сергианства» Лосский отвергал. Он в какой-то степени соотносил образ Святейшего Патриарха Сергия с иконой Праведного Иова. Вообще, надо признать, что, именно Праведный Иов для Владимира Николаевича и является идеалом Человека: «…Бог друзей Иова, угнетающий Свое творение господством, схожим с преходящим господством непреложного и необходимого закона, предписанного неумолимым правосудием. Иов восставал против кумира истинного Бога, против искажения Его царственности и ее преломления в господстве князя мира сего, против той карикатуры, в которой Праведный отказывался признать Лицо Того Господа, Которого жаждал увидеть…
Позиция Иова, обвиняющего Бога, прямо противоположна позиции его друзей, лицемерно взявших на себя роль Его, защитников, и, сами того не подозревая, защищавших права сатаны на неограниченное свое господство.
Как большинство фактопоклонников, защищающих status quo, они, желая оправдать законность существующих человеческих условий, «абсолютизировали» аспект законности и распространили его на природу Самого Бога…
Это Бог только Закона, но не Бог Обетования, Бог, над Своим творением господствующий, но ничего на Себя не берущий и не идущий на риск быть
обманутым в Своей любви. Это только диктатор, а не Царь. Но Иов провидел выше своих друзей; Иов поверил Обетованию, без которого Закон был бы чудовищным абсурдом, и Бог Ветхого Завета не мог бы быть Богом христиан».
Интересно, что Владимир Николаевич Лосский никогда не скрывал своих монархических убеждений. И они, эти убеждения, имели свои основания в христианской традиции.
В 1940 году, странствуя по Франции в попытках попасть в армию, чтобы воевать с фашистами, Лосский видит, как разваливается вся мобилизационная система. Но проходя и проезжая по местам, имеющим отношение к французской истории, Владимир Николаевич постоянно думает о христианстве и монархической Франции. И записывает это. На фоне старой Франции республиканская Франция выглядит убого. Лосский свидетельствует четко, хотя может и сам не желая сего.
Монархия для Владимира Лосского – отблеск Царства Христа. Из трудов богослова подобный вывод вытекает вполне естественно: «Те, кто узнали Царя Своего, знают Его не по внешним проявлениям наложенного на них господства. Сатрапы господствуют, царь же царствует. Его царское достоинство ни в какой мере не зависит от того, господствует ли он или не господствует: Он остается царем даже тогда, когда всходит на плаху, чтобы быть убитым своими поддаными. Божественная царственность проявила себя неожиданным и удивительным, как для ангелов, так и для людей, образом, – Образом Самого Сына Божия, пришедшего на землю, чтобы претерпеть смерть на кресте».
Владимир Николаевич Лосский ушел ко Господу в 1958 году. Но он остался нашим проводником в великий мир Православной Церкви. А ведь без понимания Православия и его всемирных задач вряд ли можно осознать и предназначение Империи. И возродить ее тоже. Богословие — практическая наука...
