Я хорошо помню священника нашего села Николая Васильевича Гусаревича. Местные жители обращались к нему «отец Николай», «батюшка», относились с большим уважением. Он служил в построенной еще до революции Никольской церкви села Ущерпье Клинцовского района, сегодня Брянская область.
Отец Николай крестил и меня, дав при крещении имя Серафима. Церковь находилась близко к нашему дому, поэтому жизнь прихода и священника проходила перед моими глазами.
Дом, где жил отец Николай, располагался неподалеку от нашего. Батюшка по-соседски дружил с моим отцом, часто приходил к нам поговорить, пообщаться.
Отец Николай бывал в Санкт-Петербурге. Там же проходил службу на флоте и мой отец. По этой причине они находили много общих тем для бесед. Мы, дети, ходили в гости к батюшке. Он всегда приветливо нас встречал и угощал конфетами, расспрашивал о семье, о нашей учебе. По воспоминаниям старших, отец Николай служил в нашей церкви с 1904 года.
Это был священник от Бога — искренне верующий, умный, интеллигентный, с очень красивым голосом. Прихожане часто приходили к нему за советом и помощью. Он составлял различные заявления от имени сельчан, советовал, куда и к кому обратиться в случае необходимости, был в этом отношении безотказным и терпеливым. И просто всегда мог поговорить, поддержать человека в трудную минуту. Помогал людям, чем мог и как мог. Очень любил детей, всегда находил для каждого доброе и нужное слово.
Он прослужил в нашем селе до осени 1937 года. 20 сентября того года был арестован как враждебный советской власти элемент. Я хорошо запоминала то время.
Дело в том, что 15 сентября 1937 года родилась наша младшая сестра Валентина. Несколько дней мама провела с ней в роддоме. Вернувшись, сразу ее крестила, в первое же воскресенье. В то время уже ходили слухи, что батюшка вот-вот будет арестован. Поэтому мама торопилась успеть с крестинами. Шли слухи и о закрытии вообще всех церквей в округе, об аресте священников. Так и случилось.
Через несколько дней после ареста отца Николая закрыли и церковь. Из Клинцов приехали работники райкомов партии и комсомола, активисты города. Вместе с нашими председателями колхоза и сельсовета, другими местными противниками церкви они начали громить сельский храм. Спилили кресты и сбросили их на землю, разбили колокола. Это отвратительное зрелище происходило в присутствии местных жителей, некоторые из них стали помогать вандалам, а другие со слезами упрашивали не делать этого, не рушить церковь.
Монахиня Домна Рогачева, жившая при церкви, бросалась на разрушителей, стараясь палкой и кулаками отогнать их, плакала и просила не кощунствовать. Её, конечно, никто не послушал. А через день или два эту женщину отправили в Клинцовскую тюрьму. Там она встретилась с отцом Николаем. С ее слов впоследствии все и узнали о печальной судьбе сельского батюшки.
Сидели они, конечно, в разных камерах, но на прогулку всех заключенных выводили одновременно. Домна смогла поговорить со священником несколько раз. Отец Николай сказал ей, что от него требуют написать статью для районной газеты о том, что он отказывается от своего сана, что разуверился в религии, что Бога нет, что это все мракобесие и т.п.
Однако батюшка отказался, ответив, что он уже старый, прожил жизнь, скоро ему все равно умирать, а как и какой смертью — это уже не так важно. Он говорил: «Я всю свою жизнь посвятил служению Господу и никогда от Него не отрекусь! Делайте со мной, что хотите, но я останусь верен своему сану и Богу».
После нескольких таких встреч и разговоров однажды на прогулку отец Николай не вышел. Домна Яковлевна спросила у людей, сидевших с ним в камере, что случилось. Ей ответили, что священника прошлой ночью увели. Стало понятно, что отца Николая больше нет в живых...
Заключенные знали, что если человека ночью уводят и он не возвращается к утру, то, скорее всего, в эту ночь его убили.
Вместе с тем, смерть отца Николая могла наступить и сама по себе. Он жаловался Домне Яковлевне, что его желудок не принимает тюремную пищу, что он очень исхудал и еле держится от истощения. Вполне могло случиться и так, что он просто не вынес ночного допроса.
После первого погрома, когда уничтожили кресты и сняли колокола, Ущерпская церковь в таком оскверненном виде простояла около года. А в 1938 году началась активная работа по ее полному уничтожению.
Из Клинцов привезли бочки с серной кислотой, поставили их в притворе церкви. Потом создали специальную бригаду по уничтожению святынь. Ее участники опускали снятые иконы в кислоту, чтобы растворить верхний слой, в красках которого было, по мнению, разрушителей, золото. Оставшийся иконописный слой смывали еще и специальными кисточками. Предварительно с икон снимались оклады.
Несмотря на это часть святых образов прихожанам удалось спасти, они тайно хранились у них дома. Лишь после возвращения монахини Домны иконы передали ей.
Оскверненную церковь после надругательства над иконами разобрали. У нее был каменный фундамент. Основная часть была деревянная, обложенная кирпичами, оштукатуренная и покрашенная в желтый цвет. Кирпичи жители села использовали для строительства погребов и печей. Из храмовых бревен построили клуб и правление колхоза. Это было одно большое здание в центре села, где располагались эти учреждения.
Несколько слов о Домне Яковлевне Рогачевой, бывшей несколько лет помощницей батюшки и свидетельницей его последних дней. До революции она служила в монастыре. Когда обитель разгромили, Домна вернулась в село и стала помогать отцу Николаю. Всю свою жизнь она посвятила православной церкви и служению Господу нашему.
После ареста в 1937 году ее осудили на 10 лет заключения. Вернулась домой Домна лишь в 1947 году. До самой смерти она поддерживала в селе деятельность православной общины. Дом, в котором она жила, был превращён в молитвенный. Там она выполняла обряд крещения, молилась вместе с односельчанами в дни православных праздников, посещала семьи умерших, читала заупокойные молитвы. Умерла Домна Яковлевна в 1988 году.
Написать воспоминания меня побудило то, что как-то я прочла о замученных и расстрелянных священниках Брянской области, память которых молитвенно чтит наша православная Церковь, признавая их святыми мучениками. Печально, что в этих списках я не нашла имени нашего сельского батюшки — отца Николая Гусаревича.
Вечная ему память, а душе его — вечный покой.
См. также: секретное письмо Ленина товарищу Молотову о расправе над русским духовенством, 19 марта 1922 года:
