Автор:
Борис Куркин.
По серому и шершавому, тюремному коридору обреченно идет человек. Голова опущена. Руки заведены за спину. Позади него следуют двое конвойных. Гулкая тишина…Шаги… Звук метронома…
Так могла бы начинаться финальная часть сценария о жизни Якова Блюмкина, одного из самых ярких и загадочных героев большевистского переворота, впоследствии, подобно многим другим предусмотрительно вымаранного из красного пантеона. У этого человека было множество имен и кличек. По претенциозной моде революционно-романтических 20-х пошло сочетавших в себе как мистику, так и ужас: «Черный ворон», «Палач», «Ангел террора» и т.п. Впрочем, и подлинное его имя не оставляло равнодушным. Он был могущественен, загадочен и знаменит. Знаменит скандально и повсеместно. Одни ненавидели и презирали его, другие восхищались и завидовали. Одни брезгливо избегали с ним любых контактов, другие ревновали к его судьбе и мечтали о его дружбе и покровительстве. Но все боялись и трепетали. Действительно, Яков Григорьевич Блюмкин прожил фантастическую, неправдоподобную жизнь. Авантюрно-приключенческий роман наяву. Довольно, впрочем, кровавый, в полном согласии со вкусами той эпохи.
Фактически его головокружительная «творческая» биография началась днем 6 июля 1918 в здании германского посольства. Это была его инициация, посвящение в герои. До того дня он был ничем не примечательным юношей с некоторым, весьма, впрочем, заурядным революционным прошлым. Родился Яков Григорьевич Блюмкин в 1898 году в семье приказчика. Образование получил начальное, окончил четырехклассную еврейскую школу. Затем работал мальчиком на посылках (теперь это называется более благозвучно – экспедитор) в магазинах и конторах. Понятно, такая работа была слишком скучной для романтичного юноши. В 1915 году он прибивается к левым эсерам, тем более, что его тогдашним кумиром был Борис Савинков. Опять же, — опасность, конспирация и черненая сталь револьвера – полный джентльменский набор для «бледного юноши со взором горящим». Но, пожалуй, главной, всеподавляющей чертой характера нашего героя, важнейшим психологическим импульсом, определяющим все мотивы и поступки этого неугомонного, неутомимого в вечном поиске новых идей, новых ходов юноши, являлось безграничное честолюбие. Но честолюбие незаурядное, честолюбие по-своему бескорыстное, идеальное. Историческое честолюбие. С юношеских лет Яков Блюмкин знал, что подчинит всю свою жизнь этой всепоглощающей жажде – стать заметным историческим персонажем. Одной из тех обязательных фигур, которые и определяют своеобразие эпохи, неуловимый, но ощутимый дух времени.
Итак, в тот июльский день 1918 года Яков Блюмкин сыграл свою первую историческую роль. И это была не роль статиста в массовке. Около 15 часов у ограды здания германского посольства в Денежном переулке остановился черный «Паккард». Из него вышли два молодых человека с портфелями и вошли в здание…
Адъютант военного атташе лейтенант Миллер вспоминал на следующий день: «Вчерашнего числа, около трех пополудни меня пригласил первый советник посольства доктор Рицлер присутствовать при приеме двух членов о Чрезвычайной Комиссии. При этом у доктора Рицлера имелась в руках бумага от председателя этой комиссии Дзержинского, которой двое лиц ее предъявивших уполномочивались для переговоров по личному делу с графом Мирбахом…»
«Бумагу» эту Яков Григорьевич Блюмкин сочинил в тот же день сам. Он подделал подпись председателя ВЧК, столь умело, что у секретаря прикладывающего для проверки печать не возникло никаких подозрений. Убийцы вообще подготовились исключительно тщательно, как сегодня сказали бы — профессионально. Им было известно, что германский посол граф Мирбах информирован о слухах по поводу готовящегося покушения и очень редко присутствует даже на официальных протокольных мероприятиях. Однако изобретательный Блюмкин по каналам ЧК отыскал в лагере для военнопленных дальнего родственника Мирбаха, австрийского офицера и арестовал его, обвинив в шпионаже против Советской России, что и стало формальным поводом для визита в посольства.
Террористы были вооружены ручными гранатами, револьверами и еще одним взрывным устройством в портфеле. Напарник Блюмкина, фотограф ЧК Андреев в случае неудачи покушения должен был взорвать бомбу и уничтожить всех, в том числе и самого себя. Но этого не потребовалось.
«Войдя в вестибюль с доктором, я увидел двух лиц, которых доктор Рицлер пригласил в одну из приемных. — продолжал лейтенант Миллер. — один из них, смуглый брюнет с бородой и усами, и роскошной шевелюрою был одет в черный пиджачный костюм. С виду 30-35 лет, тип анархиста. Он отрекомендовался Блюмкиным».
В действительности Якову Григорьевичу Блюмкину было всего лишь 19 лет, и он только начинал в ВЧК свою легендарную карьеру террориста и убийцы. В некоторых воспоминаниях говорится о его удивительной способности изменять свою внешность до неузнаваемости, почти не прибегая к гриму. И это качество не раз послужит ему и в будущем.
Прошло всего два месяца, как Блюмкин приехал в Москву из Одессы, где принимал активное участие в установлении советской власти в составе какого-то полумифического «Железного отряда». Уже тогда он был замешан в каких-то темных делах, в подделке документов и подписей, присвоении «революционных», изъятых из Госбанка средств, что не помешало ему стать видным членом партии левых эсеров и получить ответственную работу в ВЧК.
«Когда мы все четверо уселись за столом, Блюмкин заявил доктору Рицлеру, что ему необходимо переговорить с графом по личному делу. Доктор Рицлер отправился за графом и спустя некоторое время вернулся с ним. Блюмкин заявил, что их визит связан с судьбой некоего офицера Роберта Мирбаха, на что граф ответил, что не имеет ничего общего с этим офицером и его судьба ему безразлична. Блюмкин ответил, что через день дело будет рассматривать революционный трибунал. Посол при этих словах остался совершенно спокоен, тогда сидевший сзади рыжеватый мужчина обратился с замечанием, что послу надо бы знать меры, которые могут быть приняты против него. По-видимому, эти слова были условным знаком, так как брюнет вскочил со стула, выхватил из портфеля револьвер и произвел несколько выстрелов в графа, а затем в нас, но промахнулся. Граф выбежал в соседний кабинет, но в этот момент прозвучал еще один выстрел, и граф упал, получив пулю в голову. Брюнет продолжал стрелять в меня и доктора Рицлера. Я инстинктивно бросился на пол, а когда попытался подняться раздался оглушительный взрыв. Посыпались штукатурка, стекла. Я вновь упал на пол, а когда очнулся, увидел доктора Рицлера и вместе с ним бросился к графу. Он был мертв. Несмотря на выстрелы охраны, преступники вылезли в выбитое окно, перелезли через ограду и уехали на поджидавшем их автомобиле. Брюнет был, кажется, ранен в ногу то ли пулей, то ли осколком бомбы».
Дальше же начали происходить вещи необъяснимые с точки зрения логики и законов того жестокого времени. Убийство германского посла графа Мирбаха сошло Блюмкину с рук. Сразу из Денежного переулка автомобиль доставил террористов в штаб-квартиру левых эсеров, где Блюмкина мгновенно остригли, обрили и поместили под другим именем в госпиталь отряда Попова, который подчинялся только ЦК эсеровской партии. В штаб-квартиру эсеров арестовывать Блюмкина явился сам «железный» Феликс. Однако, Блюмкина ему не выдали. Больше того, Дзержинский и его люди были разоружены и временно задержаны. Член ЦК партии левых эсеров, составлявших вместе с большевиками правящую коалицию, Прошьян заявил Председателю ВЧК буквально следующее: «Вы стоите перед свершившимся фактом — Мирбах убит по нашему приказу, переговоры сорваны, война с Германией неизбежна». Ленин небезосновательно считал, что мир с Германией, по существу является вопросом жизни и смерти революции. И можно было только догадываться, каким ударом по позициям Ильича в вопросе о заключении Брестского мира стало это беспрецедентное убийство.
В итоге, все фигуранты этой истории, все имевшие отношение к организации покушения – в общей сложности тринадцать человек, были расстреляны. Все кроме главного действующего лица (!!). Блюмкин, в резонной надежде переждать грозу подальше от столицы, скрывается в начале в Рыбинске, а затем в Киеве, где с ходу включается в террористическую войну против правительства гетмана Скоропадского, предварительно выйдя из партии левых эсеров и вступив в ВКП(б). После прихода большевиков, он предъявляет свидетельства своих несомненных революционных заслуг, вскоре амнистируется и в виде признания его специфических способностей направляется в тыл Добровольческой армии генерала Деникина для организации там диверсионной деятельности.
После ряда успешных акций в белогвардейском тылу он получает полное прощение грехов, возвращается в Москву в центральный аппарат ВЧК, занимает ответственный пост и становится близким соратником т. Дзержинского. Приблизительно в это же время, бывшие соратники по партии левых эсеров выносят ему смертный приговор, дважды устраивая на него покушения. Но ему опять везет, оба раза он всего лишь легко ранен. После окончания гражданской войны Блюмкин поступает в Военную Академию, таким образом, органично вписываясь в новую военную элиту. В это время он, возможно, и совершает одну из роковых ошибок, приняв предложение Л. Троцкого работать в его секретариате. Но вскоре он начинает понимать, в какую сторону «дует ветер» и переходит на работу ОГПУ. Тем не менее, впоследствии, этот факт его биографии стоил ему слишком дорого.
Архивы умалчивают, какой именно участок работы получил Блюмкин на Лубянке, косвенные данные заставляют предположить, что Блюмкин, работал по профилю, т.е. «по мокрым делам», осуществляя наиболее деликатные, секретные акции устрашения и устранения. Другими словами, на деле осуществлял декларированное Лениным и его подельниками право пролетариата на диктатуру и превентивный, фактически бессудный террор против все еще недобитых представителей эксплуататорских классов.
Товарищ Блюмкин, с пониманием относился к заветам Феликса Дзержинского, всегда имел вполне «холодную голову» и вполне «горячее сердце», а потому и умел жить вполне себе со вкусом. Занимал огромную четырехкомнатную квартиру на Арбате (по тем временам это было очень «круто»), слыл за утонченного сибарита-интеллектуала, баловня судьбы, ценителя раритетных французских вин, коньяков и красивых женщин (в стране в это время миллионы умирали от голода в Поволжье).
Яков Григорьевич, по-видимому, был действительно человеком неординарным, общительным, любящим разговоры о возвышенном. Его заветная мечта начинала все более зримые очертания: он был не последним из тех, кто вершил историю. В середине двадцатых годов Блюмкин был исключительно популярен в московском обществе, правда популярность эта, носила, так сказать, специфический характер. О его жестокости при массовых расстрелах ходили легенды, и хоть сам он (вспомним убийство графа Мирбаха) стрелок был никудышный, для того, что бы без промаха попадать в затылок с полутораметрового расстояния умения Блюмкина было вполне достаточно. Да и любил он это дело – театр смерти, в котором сам и выступал режиссером-постановщиком. То Есенина водил глазеть на расстрелы, то Мандельштаму предлагал на выбор вписать любую фамилию в ордер на арест, то молодую поэтессу Нину Сталь соблазнял на трупах расстрелянных белогвардейцев. Блюмкин, словно проводник по кругам ада, любил демонстрировать впечатлительной творческой интеллигенции происходящее в зловещих подвалах Лубянки. На этих поучительных экскурсиях бывали А. Толстой, Мейерхольд, Шершеневич, Маяковский и многие другие. Говорят, Блюмкин с нескрываемым удовольствием наблюдал за реакцией ошеломленных «инженеров человеческих душ».
Несомненно, в известном смысле, Блюмкин был артистической натурой. Он не чуждался театральных эффектов и с видимым удовольствием носил демоническую маску революционного Мефистофеля. Бывший сталинский секретарь Бажанов вспоминал, как в середине 20-х годов случайно попал в гости к знаменитому чекисту. Блюмкин встретил гостей в красном шелковом халате и длинной турецкой трубкой в руках. Он слегка покашливал. На красивом малахитовом столике, на самом видном месте лежал томик Ленина. На томике папиросная бумага с характерной узкой полоской белого порошка. Блюмкин предпочитал не распространяться о своем увлечении кокаином, но это был, что называется секрет Полишинеля. Бажанов язвительно подозревал, что Ленин у Блюмкина был открыт всегда на одной и той же странице. Скорее всего, так оно и было. Впрочем сталинский секретарь был человеком серьезным и принадлежал к тем людям которые, на дух не переносили этого местечкового авантюриста. Бажанова всегда раздражала привычка «этого выскочки воображать себя значительной исторической личностью.
В ночь на 26 декабря 1925 года в ленинградской гостинице «Англетер», при не вполне ясных обстоятельствах умирает Сергей Есенин. По официальной версии это было самоубийство. Однако, в этом деле слишком много странностей. Тайна смерти поэта не открыта и по сей день. Многие исследователи считают, что Сергей Есенин был убит чекистами, которыми лично руководил никто иной, как Яков Блюмкин. Сохранившиеся свидетельства позволяют обнаружить следы тщательно скрываемого присутствия самого Блюмкина и его людей в финальном акте разразившейся трагедии (что наводит на вполне конкретные подозрения, в связи с обнаруженными на месте мнимого самоубийства следами, и характером повреждений на теле поэта).
Выдвигается несколько версий участия Якова Блюмкина в убийстве Сергея Есенина. Во-первых, отношения между Блюмкиным и Есениным были натянутыми, можно сказать напряженно-враждебными. Поэт испытывал острую неприязнь к личности чекиста, в глаза и «за глаза» называя его «грязным палачом». Блюмкин прекрасно знал об этом. Кроме того, его сильно раздражал всем известный антисемитизм Есенина, часто выплескивавшийся в самых скандальных и демонстративных формах, что в то время было совершенно недопустимо.
Во-вторых, сложные коллизии в отношениях между тремя фигурантами Есениным, Бухариным и Троцким. Так, например, Бухарин люто ненавидел обоих, Троцкого — как политического оппонента, Есенина – как певца реакционной, посконной крестьянской России. Есенин, соответственно, вполне отчетливо понимал, какое «счастье» несут России что тот, что другой, несмотря на все их «принципиальные» разногласия, являющиеся не более чем прозрачной ширмой в борьбе непомерных честолюбий за политическую власть («хрен редьки не слаще»). Троцкий же презирал Бухарина и, что на первый взгляд невероятно, весьма ценил поэтический дар Есенина (Блюмкин при этом всегда был близок Троцкому). Это подтверждается любопытной опосредованной полемикой, которую заочно вели Троцкий и Бухарин в центральной советской печати по поводу направленности и величины поэтического дара Есенина. Таким образом, Есенин, невольно для себя, был вовлечен в столкновение крупнейших политических фигур и, ввиду грядущей, пока еще только политической, расправы над Троцким вполне мог стать заложником самых иррациональных и заковыристых политических комбинаций.
Как известно, судьба прихотливо тасует колоду жизни. И куда только неутолимый исторический зуд, неугасимое стремление быть всегда на первых ролях не бросали мятежного Якова Григорьевича, чем он только не занимался. В середине двадцатых годов этот прожженный циник, убежденный материалист оказался даже причастен оккультизму и восточному мистицизму. Работая в инотделе ГПУ, он получает поручение организовать и наладить работу монгольской разведки, а заодно и укрепить агентуру ГПУ в этом стратегически важном регионе. Блюмкин, как всегда блеснул нетрадиционным подходом к решению поставленной задачи. Он убедил руководство всесильного ведомства оказать всемерную поддержку экспедиции Рерихов в поисках легендарной Шамбалы, инфильтрировав в состав участников экспедиции опытных сотрудников ГПУ под своим непосредственным руководством. Таким образом, Блюмкин фактически организовал сверхсекретную экспедицию ГПУ под прикрытием гуманитарной легенды и мировым авторитетом (как сказали бы сегодня — «под крышей») Рерихов в труднодоступные районы внутренней Монголии и Тибета.
В Китае и Монголии он исполнял роль военного советника, а заодно руководил советской миссией. Надо сказать, что и в экзотических странах Яков Григорьевич продолжал вести бурную светскую жизнь. Т.е. «пить, как сивый мерин» если отбросить в сторону стыдливые эвфемизмы. Почти все мемуаристы отмечают, достигнутую им благодаря врожденным способностям и годами упорных тренировок способность, пить в изрядных количествах, практически не пьянея. Другими словами, жил он на Востоке, подобно наместнику метрополии, стараясь ничем не стеснять и не ограничивать свои природные наклонности: брать дорогие подарки, коллекционировать местных красавиц, а когда в Китае разразилось восстание, не моргнув глазом, предложить генералу Фэй-Юй-Сяну расстрелять всех недовольных – дескать, китайцев и так слишком много. Генерал натурально возмутился, возник дипломатический скандал и Блюмкину пришлось отбыть в первопрестольную, что, впрочем, нисколько его не расстроило. Уж слишком засиделся он на неторопливом Востоке, пора было «мутить» что-либо новое.
Итак, скандал с китайскими товарищами удалось замять и вскоре Блюмкин получает новое ответственное поручение, организовать советскую агентурную сеть на Ближнем Востоке. Верный себе, Блюмкин успешно справляется с порученным заданием. Он маскирует свою миссию под торговую. Идея, пришедшая ему в голову, была, как всегда, настолько же гениальна, насколько и выгодна самому «великому комбинатору». Для резидентурных целей ему были выданы из Румянцевской библиотеки несколько уникальных средневековых манускриптов Торы, на глазок оцененных приблизительно в $ 800 за экземпляр. Блюмкин создал в Турции небольшую фирму, занимавшуюся продажей рукописных раритетов. Этот точно рассчитанный ход позволил нашему герою быстро завести необходимые связи на всем Ближнем Востоке, особенно в среде деятелей сионизма и влиятельных европейских интеллектуалов. Агентурная сеть была налажена. К тому же не лишенный коммерческой жилки Яков Григорьевич с солидным гешефтом продал манускрипты: в среднем по $ 8000 т.е в 10 раз (!) дороже ожидаемого.
А дальше происходит труднообъяснимое. Блюмкин вдруг выезжает в Константинополь, где встречается с Л. Троцким. Там, по данным будущего следствия, он передает Троцкому крупную сумму в американских долларах (этот факт сомнителен, во всяком случае, не доказан). Поступок по тем временам более, чем рискованный. До сих пор неизвестно, что побудило Якова Блюмкина предпринять это безумное путешествие, а в дальнейшем пару раз встречаться и с ближайшим доверенным лицом Троцкого Седовым, которого спустя несколько месяцев ликвидируют агенты НКВД. Рискнем предположить, что к истине ближе всего два варианта: Первый, собственная инициатива Блюмкина сблизившегося с сионистскими кругами, активно поддерживающими Троцкого, к которому Блюмкин всегда испытывал глубокое уважение, если не сказать почтение. В этом случае смелость Блюмкина граничит с откровенным самоубийством. Второй, более сложный. Возможно, Блюмкин пошел на эту встречу по заданию своего шефа Ягоды и был использован, что называется «в темную», не зная, что является лишь пешкой, частью агентурной игры, задуманной руководством ГПУ, а может быть и лично т. Сталиным, с целью уничтожения Троцкого. Когда же план не удался и дичь (т.е. Троцкий) вырвалась из силков, несчастный Блюмкин, как и следовало ожидать, оказался «крайним». Думается, вторая версия предпочтительнее. Блюмкин был, слишком многоопытным и талантливым профессионалом, что бы не знать наверняка, о прошедшей встрече станет известно со 100% гарантией и, что на этот раз у него уже не будет возможности выкрутиться. К тому же, после встречи с опальным вождем он не бежит, а возвращается в Москву, и это дополнительный аргумент в пользу того, что Блюмкин действовал в соответствии с полученными сверху инструкциями.
Дальше события развиваются стремительно. Ягода для страховки (он должен был знать все подробности, а может быть, ему просто был нужен свидетель обвинения) вызывает сотрудницу ГПУ Лизу Горскую и, отбросив буржуазные предрассудки, без всяких околичностей предлагает ей вступить в интимную связь с Блюмкиным и выведать все окончательно. Горская с готовностью выполняет приказ партии.
Своим выдающимся звериным чутьем Блюмкин чувствует, что он обложен со всех сторон и кольцо неумолимо сжимается. Он паникует. Упаковывает в чемодан крупную сумму в US долларах, прибывает на Лубянку, для того, что бы сдать их и заодно объясниться (неужели не понимал, что еще больше обличает себя как врага народа, мало того, что тайно встречался с Троцким, одно это уже не прощалось, но еще и утаил от органов значительные средства). Его арестовывают, едва он оказывается в своем кабинете…
Трое идут по серому и шершавому, тюремному коридору. Перед дверным проемом в стене один из конвойных чекистов командует: «Стоять, лицом к стене». Арестованный останавливается и встает к стене. Второй конвойный проходит вперед и открывает дверь. Вместе они заходят в кабинет. Арестованный стоит, понуро опустив голову. Ему уже давно все понятно. В небольшом аскетически обставленном кабинете за столом сидят трое мужчин в строгой военизированной одежде (френч, гимнастерки, ремни портупеи, указывающие на командный состав). Заседание Особого совещания. Председатель встает и по бумажке зачитывает стандартный текст: рассмотрев,…принимая во внимание,…приговаривает… к высшей мере социальной защиты… при последних словах крупным планам рука одного из конвоиров с наганом в руке, большой палец взводит курок. Свет в комнате становится нестерпимо ярким, пока все не сливается в ослепительный белый фон. Выстрел. Крупный план, Черный квадрат Малевича растет, наезжает, пока не заполняет собой все пространство…
